Голос крови

— Опусти голову! Сюда ползи, за белые ящики! — шипит незнакомец. — Ползи, ну! Башку не задирай, сказал же! Задницу прижми! Да шевелись ты!

Ася начинает шевелиться, и тело Бусыгина мягко сползает с нее. Только теперь до нее доходит, что он ранен, а тот человек, который на них напал, возможно, убит, но она почему-то не слышала выстрелов. Не оглохла же она! Но выстрелы были… бесшумные выстрелы. И если этот проклятый Павлик заметит, что она ползет, он может выстрелить в нее — и она будет убита, даже не поняв, когда это произойдет!

Ася просто умрет — и ее не будет…

И вообще не будет ничего! Всего ее мира… мирка… такого скучного, унылого. Простенького и серенького… такого многоцветного, любимого, теплого и уютного! Нет! Она не хочет умирать!

Ужас скручивает ее покрепче веревок.

Нельзя шевелиться! Никуда нельзя ползти! Нужно лежать неподвижно, чтобы снайпер Павлик (ну надо же, как ласково называют этого убийцу!) решил, что все трое мертвы, что Ася тоже мертва… нужно чтобы он успокоился и убрался восвояси, пусть даже это произойдет уже под утро. Она будет лежать хоть и до полудня, она будет лежать, слившись с растоптанной, грязной землей, она будет лежать…

Как раздавленная букашка. Как ничтожество. Как что-то несуществующее. Как то, чем считает ее Наталья Левашова.

«Снегирева — пустое место!»

Когда Ася раньше читала, что у каждого человека есть нечто, что сильнее страха смерти, она считала это изрядным преувеличением. Но теперь она чувствует в себе это… но что? Злость? Презрение к себе? Ненависть к тому, по чьей воле она валяется тут в грязи? А может быть, что-то еще?

Она не знает этого. Зато знает, что покорно ждать ни смерти, ни утра не может. И не будет!

Она делает одно движение, другое, начиная сдвигаться с места, — и в это мгновение Бусыгин издает чуть слышный стон.

Боже мой, спохватывается Ася, он и в самом деле жив! Какой все это ужас… Она пришла сюда, чтобы спасти этого человека, а он из-за нее угодил под пулю. Вот уж воистину — благими намерениями вымощена дорога известно куда, теперь Ася это знает совершенно точно! Но как же она может бросить Бусыгина?! Ведь этот Павлик охотился за ним! Бусыгин его опасался… он думал, что Асю послал Павлик или Груша. С Павликом она уже, так сказать, знакома. Возможно, тот, кто сидит за ящиками, это и есть Груша?

Может быть, да. А может, нет. Но Бусыгина всяко нельзя бросать. Но как эту тяжесть дотащить до спасительных белых ящиков?!

И вдруг Ася вспоминает какой-то фильм. Фильм о войне. В этом фильме санитарка ползла, передвигаясь на спине, а под мышкой волокла раненого солдата. Значит, и Ася должна так…

Она переворачивается на спину, обнимает Бусыгина покрепче и пытается ползти, но не может сдвинуться с места. Ей ужасно мешает тот, другой человек, который на нее набросился: он лежит поперек пути. Ася пытается сдвинуть еще и его, но добивается только того, что его голова поворачивается, и она видит его лицо.

Темные глаза полуприкрыты длинными ресницами и неподвижны. Тени лежат на щеках, кепка свалилась с подстриженной ежиком темноволосой головы.

Какое-то мгновение Ася смотрит на него, и вдруг ей становится ясно… ей кое-что становится ясно, она мгновенно получает ответы на некие вопросы, но заодно возникают и новые вопросы, только без ответов, и все это — и вопросы, и ответы — образует в ее голове какую-то несусветную карусель, созерцанию которой она несколько секунд глубокомысленно предается, пока вдруг не раздаются рядом стремительные шаги… потом кто-то стаскивает с нее Бусыгина, дергает ее, помогает подняться, куда-то тащит, толкает, толкает к белым ящикам, странно искривившись… Одной рукой этот человек пытается волочь по земле Бусыгина, а другой — толкать ее, оттого он так искривился… И вдруг он спотыкается и падает на колени — в каких-то двух шагах от спасительных ящиков, и Ася не успевает задать глупейший вопрос, который именно в эту минуту начинает ее неистово донимать: «А это вы — Груша? И если да, почему вас так называют?»

Слабо соображая, что она вообще делает и почему, Ася оборачивается к нему, хватает за плечи и с невесть откуда взявшейся силой втаскивает его под прикрытие ящиков. Он лежит ничком, однако ноги торчат наружу, и Ася втягивает и их за ящики, потом, высунув только руки, подтаскивает к себе Бусыгина… Его тело один раз сильно вздрогнуло, и Ася благодаря все тому же невесть откуда взявшемуся пониманию соображает, что пуля его снова задела, а другая пуля поразила того человека, который бросился ей на помощь и, вполне возможно, спас ей жизнь.

Грушу задела.

Если он — Груша.

Пусть будет Груша, решает она сама для себя. Надо же его как-то называть!

Теперь Ася стоит на коленях между двумя неподвижно лежащими, полумертвыми, а может, и мертвыми мужчинами. Она прислушивается, она пытается найти пульс у одного и у другого… Пульс есть у обоих, оба чуть дышат!

«Скорую», надо немедленно вызвать «Скорую» и полицию, а лучше всего — МЧС. Их номер в Нижнем — 245—42–54. Для мобильников — 112.

Ася шарит по карманам — и не может поверить: телефона нет! Господи, да где же он?!