Голос крови

Жислен предельно осторожно начинает:

– Папа, это офицер Нестор Камачо, который интересуется… ты видел Филиппа? Он буквально только что ушел!

:::::: Это она к чему? Что мы здесь вдвоем не больше минуты… О господи! Она так выкручивается?::::::

Мысли в голове Лантье-старшего путаются, и сам он путано ищет разумное объяснение этому визиту.:::::: Тот самый Камачо, мать честная! К нам пожаловала знаменитость! Но почему он стоит так близко к моей дочери? Почти нос к носу. И лица такие красные. И такое смущение на лицах. Что я должен делать? Сердечно пожать ему руку? Филипп был здесь… и что? Приветствовать гостя… поблагодарить славного офицера Камачо… за что, спрашивается? Уж не распускал ли он здесь руки? Вдруг этот фрукт позволил себе вольности? Почему меня никто не известил о его приходе? Ишь ты… как под футболкой поло играет мускулатура. Он ведь получил медаль! О нем пишут газеты, и на телеэкране показывают его подвиги. Можно сказать, звезда. Но разве это дает ему право клеиться к Жислен? Она ведь ребенок! Чертов кубинец! Кубинский коп! Каким ветром его сюда занесло? Qu’est-ce que c’est? Quel projet fait-il? Quelle bêtise?[28] Что происходит?!::::::

Правосудие улицы

Около половины седьмого Магдалена отпирает входную дверь своей квартиры-прикрытия, то есть официальной жилплощади, которую она снимает вместе с Амелией, перешагивает через порог и… «ааааааааа!»…выдыхает гораздо громче, чем хотелось бы. Из гостиной доносится мужской голос: «Минуточку… я, кажется, не сказал, что это противозаконно, хотя…» Его перебивает другой мужчина: «Это не меняет сути. Ошибка или, как вы выразились, грубая ошибка подразумевает…» Собственно, уже на словах «я, кажется, не сказал», произнесенных зычным и весьма недовольным тоном, она догадывается, что это Амелия смотрит какое-то вечернее шоу на своей огромной плазме.

Голоса вдруг превратились в едва слышное «блаблабла», потом – хохоток и снова «блаблабла», и в дверном проеме появляется Амелия в футболке, джинсах и балетках. Голова склонена в одну сторону, а губы вывернуты в другую и наверх, отчего почти закрылся глаз… такое приветствие с издевочкой.

– И что это значило?

– Ты о чем? – не понимает Магдалена.

– Этот твой стон. ¡Dios mío!

– Ах это! То был не стон, а выдох со стоном.

– Выдох со стоном. Ну-ну, – говорит Амелия. – Надо ли так понимать, что он вырвался из самого сердца?

Магдалена закатывает глаза, как человек, чьи силы на исходе, и с горечью отвечает:

– Откуда-то оттуда. На ум приходит сразу несколько мест.

Огибает Амелию и, буквально рухнув на диван, снова выдыхает-стонет:

– Ааааааааа! – И смотрит на развернувшуюся к ней подругу. – Норман… не знаю, сколько еще я смогу выдерживать нашего «чудо-доктора». – И в деталях рассказывает о его поведении на «Майами-Базель». – Он только что не тыкал носом Мориса Флейшмана в разную порнуху, чтобы держать его и дальше на коротком поводке ради собственного позорного продвижения по социальной лестнице, а ведь это неэтично… мягко говоря… по отношению к Морису это жестоко.

Ну конечно: с экрана, как она и думала, услышав из прихожей мужские голоса, вещают трое всезнаек с непроницаемо-серьезными лицами… неизменные темные костюмы и редкая поросль, где чуть больше, где чуть меньше, на макушках, самим своим видом призванных парализовать зрителя мудростью речей о политике и общественной стратегии. Экран такой огромный, что их руки, ноги и губы, находившиеся в непрестанном движении, казалось, живут своей отдельной жизнью, излучая смертную скуку, которая, слава богу, доносится до Магдалены тихим бормотком, пока она объясняет подруге, что «самовлюбленность Нормана вызывала бы у окружающих чувство неловкости, даже если бы он проявлял ее более тонко, хотя тонкость и Норман – вещи несовместимые». Иногда ей кажется, что ее сейчас стошнит.

Следя за экраном краем глаза, она замечает, что деловые костюмы сменила реклама. Мужчина сорока с лишним лет в форме для игры в гольф прыгает по гостиной а-ля баскетболист бумс бумс бумс бумс бумс, а женщина помоложе и двое детишек, показывая на него пальцем, покатываются со смеху. Потом прыгун куда-то исчезает, а экран словно наполняется светом – это мы перенеслись на регату по случаю дня Колумба…

– Норман просто лез из кожи вон, чтобы его признали великим порнодоктором и пригласили на одну из яхт.