Голос крови

Нестор пристально смотрит на парня. Тот словно окоченел, а лицо превратилось в маску. Он явно не горит желанием касаться этой темы.

– Ну как же, – замечает Нестор. – Кто же в полиции этого не помнит! Учитель – как бишь его? Эстевес? – обвиняется в нападении с отягчающими обстоятельствами. Это гораздо серьезнее, чем просто нападение. Его могут упечь на приличный срок.

Филипп застывает как изваяние.

– Помнится, был звонок, и на него отреагировали все участки: наш, Майами-Дейд, Хайалиа и Дорал. Представляю, что там было, когда к школе съехались все полицейские силы… сирены, мигалки, мегафоны… сумасшедший дом! К нападениям учителей на подростков у нас относятся со всей серьезностью. В тот раз школьная полиция сама разобралась. Хоть это и не в нашей компетенции, меня та история, помню, заинтересовала. Как все произошло, Филипп? Ты же там был. С чего все началось?

Филипп тупо смотрит на Нестора, а потом говорит, словно зомби:

– Мистер Эстевес вызвал Франсуа, так его зовут, к доске. Франсуа сказал что-то по-креольски, и все начали смеяться, а мистер Эстевес разозлился, обхватил его за шею, – Филипп показал как, – и швырнул на пол.

– И ты все это видел своими глазами? – уточнил Нестор.

Рот у Филиппа приоткрывается, в глазах страх. Он явно понятия не имеет, что отвечать. Видно, как в голове у него прокручиваются расчеты, прикидки, чем это может обернуться, варианты вранья. Слова застряли где-то в горле. В конце концов он еле заметно кивает, что как бы означает «да», но не вполне.

– Я почему спрашиваю, – объясняет Нестор. – Тебе знакомы одноклассники…:::::: пора колоться:::::: … Патрис Лежер, Луи Тремилль по прозвищу Луи Толстяк… Оноре Бюто и Орве Кондорсе?

Оцепенение сменяется откровенным страхом. Коп, пришедший к ним вроде как из-за сестры, случайно оказавшейся в наркопритоне, вдруг переключился на него. И вновь Филипп не может выдавить из себя ни «да» ни «нет». Он останавливается на заведомо сомнительном ответе:

– Эээ… да?

– Я почему спрашиваю, – продолжает давить Нестор. – Я разговаривал со знакомым детективом из школьной полиции, и он мне сказал, что один из ребят отказался от показаний и, судя по всему, остальные трое собираются сделать то же самое. Сначала-то все четверо заявили, что учитель Эстевес набросился на… как ты его назвал? Франсуа?.. но сейчас говорят, что все было наоборот. Эстевес сделал захват в качестве самообороны, а первым напал Франсуа. Если так, то эти четверо избавили себя от больших неприятностей. Ты же понимаешь… их могли привлечь за дачу ложных показаний. А теперь не привлекут… если, конечно, они расскажут правду. Ты себе представляешь последствия, если бы они выступили свидетелями на суде? ¡Dios mío! Их бы обвинили в лжесвидетельстве и сознательном обмане офицеров полиции! Им уже по шестнадцать-семнадцать лет. Их бы судили как взрослых, и они получили бы реальный срок. А Эстевес, ваш учитель? Одному богу известно, чем обернулась бы для него тюрьма. Он мог бы оказаться среди групповых насильников, чуждых всяких аффектов.

Он делает паузу, держа Филиппа под жестким взглядом. Ждет, когда тот спросит, что значит «чуждые аффектов», но парень от ужаса не может и слова вымолвить. Тогда Нестор решает сам объяснить:

– Половине тех, кто сидит за решеткой, этим отбросам общества, незнакомы аффекты, или, проще сказать, эмоции. Это значит, что они не только не видят разницы между добром и злом, впрочем, им до этого и дела нет… Они не испытывают к людям никакой симпатии. Они не знают, что такое вина, или жалость, или печаль… пока их не лишили чего-то важного. Эти четверо ребят из «Форе» – подростки! – сорвут с такого же, как они, последние штаны! Короче, им крупно повезло, что они решили сразу рассказать правду. Попадись они позже… Оооооой! – Нестор покачал головой и мрачно хмыкнул. – У них была бы не жизнь, а… прозябание. – Еще смешок. – А кстати, что ты думаешь об учителе, мистере Эстевесе?

Рот открылся, но не произвел ни звука… агония… Филипп делает пару глубоких вдохов и наконец высоким подростковым голосом тихо произносит:

– Он… ну… норм.

– Филипп! – не выдерживает Жислен. – Ты же мне говорил, что он тебе нравится!

– А что думали о нем Патрис, и Толстяк Луи, и Онорэ, и Орве? – спрашивает Нестор.

– Я… я не знаю.

Видно, как парень напрягается перед каждым вопросом. Может, не стоило загонять его в угол? Нестор продолжает:

– Я себе представил, как они, сидя в суде в каких-то семи метрах от своего учителя, своими руками отправляют его в тюрьму. Не хотел бы я оказаться на их месте. – Он опускает глаза в пол и качает головой, а затем кривит губы в безрадостной улыбке, которой будто говорит: «Да, такова жизнь».

– Мне надо идти, – бормочет Филипп.