Голос крови

Допускаю, что «гневом богов» индейцы и охарактеризовали событие, вынудившее их покинуть Город Солнца. Ничего более на этот счёт, даже самой завалящей подробности, они во время допроса не выдали. А если и выдали, в записи их слова не попали, так как, скорее всего, были сочтены малоинтересными – и без того в документе хватало «индейской, чудом уцелевшей ереси». Так что выводы, Серхио, делай сам. Тут я могу лишь развести руками и признать свою беспомощность.

И да, чуть было не запамятовал кое-что любопытное. Индейцы ведь утверждали, что их и чернокожих рабов было в десять раз больше, и погибли они не от тропических болезней или укусов змей, как можно было бы предположить, а по воле разъярённого бога, не пожелавшего их отпустить и пославшего вслед за ними, цитирую, «тени своего гнева». Они якобы много дней преследовали их в образе «гигантов с обезображенными лицами на груди». Вот такая захватывающая история, нелепая, конечно, но отчасти подтверждающая, что картины, о которых я писал тебе ранее, в самом деле принадлежали кисти нашего Вердехо. Возможно, люди с лицами на груди стали частью одного из возрождённых в Городе Солнца культов уари, или тиауанако, или чавин с их богами, говорившими голосом крови.

– Голосом крови, – прошептала Аня. – Значит, они там в самом деле проводили жертвоприношения, как и чавин со своим Ланзоном? А может… Как думаешь, – Аня посмотрела на Максима, – этот голос крови как-то связан с подсказкой твоего папы?

– «Вместо крови прольётся вода»? Предлагаешь вернуться в Чавин и полить Ланзон водой? И что, по-твоему, произойдёт?

– Бог его знает…

– Чавинский бог, – усмехнувшись, поправил Дима.

За очередное письмо, а их ещё оставалось пять, браться не стали. И так просидели до двух часов ночи.

Утром их разбудил администратор. Сказал, что на имя Шустова-младшего пришёл конверт.

В конверте оказалась новая фотография Екатерины Васильевны.

Перед ней не было ни обеденного стола, ни изощрённого разнообразия блюд. Обычная одежда сменилась неким подобием безразмерной тюремной робы. Мама Максима сидела привязанная к громоздкому деревянному стулу с подлокотниками. На сей раз в объектив не смотрела. Опустила голову, позволив волосам упасть ей на лицо. Немножко ссутулилась. На обороте фотографии значилась цифра «3».

– Третий день. – Голос Максима сделался совсем низким, почти сиплым. У него дрожали руки. И Дима угадывал в этой дрожи больше злости – звериной, оскаленной, – чем страха.

Кем бы ни был человек, удерживавший и снимавший Екатерину Васильевну, он теперь не опасался напоминать, что его люди рядом и внимательно следят за каждым новым шагом Максима.

Фотографию Максим порвал. Обсуждать её отказался и потребовал скорее приступить к задуманному, так что Дима с Аней торопливо позавтракали в гостинице и сразу взяли такси до Археологического музея, где и застали ещё не успевшую провести ни одной экскурсии Софию. Нельзя сказать, что она обрадовалась их появлению, однако с уже привычной мягкостью согласилась ответить на Димины вопросы.

Пройдясь по собственным записям, дополнив их замечаниями Софии, Дима рассудил, что готов к противостоянию с Артуро. Едва ли получится одолеть его в споре об испанской конкисте, чего, собственно, и не требовалось, но хорошенько раззадорить белозубого донью – это пожалуйста, теперь Дима верил в свои силы. Впрочем, спор с племянником Дельгадо станет завершающим этапом. Пока что предстояло сосредоточиться на этапе начальном.