Голос крови

– Может, ты и прав, – Дима наконец и сам вернулся на тюфяк. После сегодняшних приключений даже сидеть было утомительным занятием. – Знание останется знанием, а мы перестанем быть собой. Станем кем-то ещё. Людьми с третьей импульсной системой. И это по-своему прекрасно. Наверное, повсюду наступят благоденствие и радость. Вот только наслаждаться новым миром будут уже они, а не мы, даже если тела у них по-прежнему сохранятся наши. Людям лучше вообще не приближаться к тайнам вселенной. Пусть себе пьют, едят, облегчаются от выпитого и съеденного, купаются, валяются с жёнами на кровати и спят. Чего ещё? И вообще: «Дар может быть проклятьем. Дайте людям крылья – и они устремятся навстречу раскалённому солнцу. Дайте им пророческую силу – и они будут жить в страхе перед будущим. Дайте им величайший дар, невероятные способности – они будут считать, что призваны управлять миром».

– Тоже из Фейхтвангера? – спросил Максим.

– Почти, – усмехнулся Дима.

Они провели за разговорами весь день. Вспоминали побег от Паука, гадали, в самом ли деле тот действовал с Артуро в одной связке и довелось ли ему прокатиться по заливу до прибрежной Такасайонипампы, чтобы услышать выдуманную Димой историю о скрывшихся на машине беглецах. И всякий раз неизменно возвращались к главному открытию – карте на спине Инти-Виракочи.

В том, что им открылась именно карта, указывавшая положение затерянного в сельве Города Солнца, Максим не сомневался. Более того, считал, что это о ней Сергей Владимирович упомянул в письме: «Она составлена скрупулёзно, со всем тщанием в деталях, и всё же я уверен, что практического применения у неё не было». Базальтовый тридцатисантиметровый памятник, триста лет назад высеченный кем-то из соляриев, Шустов-старший обнаружил в Нидерландах и тогда назвал изощрённой насмешкой от жителей возрождённого Эдема, потому что его владелец «никогда не распознает на нём карту, а распознав, всё равно не сможет ею воспользоваться, не зная, к какой местности её применить».

Сама карта представляла собой сложный узор из линий, пунктиров и отдельных крохотных завитков. Основную линию, наиболее широкую и выраженную, Максим посчитал чем-то вроде тропы. Такая линия была одна. Тонких, обрывающихся линий на спине Инти-Виракочи оказалось значительно больше. Их Максим считал реками. Определить назначение завитков, похожих на ископаемые отпечатки от раковин, и едва намеченных пунктиров Максим не мог. Только предполагал, что так обозначены приметы, вроде скальных останцев, оврагов или, например, особенно больших деревьев.

Инти-Виракоча за три столетия поизносился. Трещины на его спине скрывали некоторые детали, мешали в точности отследить изгибы линий, но самым неприятным тут оказались не трещины и не сколы отдельных участков, а то, что узоры успели во многом сгладиться. Кто знает, где побывала статуэтка? Быть может, какое-то время провела под водой или в песках. Сергей Владимирович в письме об этом не упоминал, да и, скорее всего, сам этого не знал. И если чавинские ягуары на груди по-прежнему сохранили рельефность, если лицо Инти-Виракочи хорошо просматривалось во всех уже знакомых по картине Берга деталях, то карта на его спине, будто нарочно затёртая, на первый взгляд представлялась набором разрозненных щербинок. Её завитки и линии настолько изгладились, что даже на ощупь стали едва различимы – о том, чтобы сложить из них полноценный рисунок, не было и речи. Однако Сергей Владимирович нашёл способ проявить карту без рентгенов, микроскопов и каких-либо особых реагентов. Хватило воды. Той самой, что, по его словам, следовало пролить вместо крови.

Дима был близок к решению головоломки. Достаточно было связать статуэтку Инти-Виракочи и Ланзон – копьеобразную скульптуру из Чавин-де-Уантара, которой он так восхищался. Ведь Дима сам отметил, до чего схожи покрывавшие их узоры. И сам же тогда рассказал Ане, что над Ланзоном прежде располагалось отверстие, по которому на скульптуру стекала кровь тех, кого жрецы храма приносили в жертву своему ягуароподобному богу. Обагрённый кровью, Ланзон начинал говорить. «Каждая её капля превращалась в отдельное слово. И жрецы называли это голосом крови». Дополнительной подсказкой была и открытка со стелой Раймонди, предположительно участвовавшей в подобных ритуалах.