Голос крови

– Не скучаю, просто непривычно. Ещё две недели назад было так много всего. И открытка, и статуэтка, и Ямараджа с радиаторами, и всё остальное. Собственно, с того дня, как ты рассказал про картину Берга, столько всякого наваливалось. А теперь ничего. Только… Постой, – Дима оживился, – а ты уверен, что хорошо помнишь схему с домом проводника?

– В общих чертах помню, – спокойно ответил Максим.

– В общих чертах?! Да мы там полгода будем шарахаться! Дельгадо ведь писал, что у них даже адресов нет. Просто трущобы какие-то.

– Надо было его сфотографировать, – вздохнула Аня.

– Не дёргайтесь, – усмехнулся Максим. – Прилетим в Икитос и на месте разберёмся.

– Как?! – не успокаивался Дима.

– Вся переписка ждёт нас в отеле.

– Что… Так ты… Вот зачем ты ходил на почту! – Дима, как и Аня, позабыл о странном поведении Максима в Трухильо перед последней прогулкой с Артуро.

– Ну да, – как ни в чём не бывало кивнул Максим. – А ты думал, я вправду отправлял маме подарки? Говорю же, не хотел рисковать после Чавина. Статуэтку спрятал, а письма и палантин отправил в Икитос на своё имя в отель, где уже оплачены два двухместных номера. Выкупил их на всю неделю, до седьмого октября. Пауку достались конверты с чистой бумагой и отцовские тетради, от которых уже никакого толку.

– Палантин-то зачем отправил? – буркнул Дима, недовольный тем, что от него утаили часть плана.

Максим не ответил. Возможно, просто завернул в палантин письма, как ранее Сергей Владимирович завернул в него карту со скрытыми рисунками, однако Аня предпочла считать, что Макс позаботился о ней – видел, как она укрывалась палантином, как срисовывала с него узоры и… Узоры… Аня напряглась. Максим с Димой обсуждали, что может скрываться в последних, пока не расшифрованных письмах. Аня их не слушала. Уцепилась за неожиданную догадку. Хотела тут же озвучить её, но сдержалась. Из-за усталости и не уходившего из-под макушки холодка мысли отказывались выстраиваться в нужном порядке. Обхватив колени руками, Аня напряглась и постаралась как можно более последовательно сказать себе: «Карта на статуэтке – лишь половинка. Нужен ещё один фрагмент. Нечто такое, что укажет на отправную точку. Это понятно. Дальше. У нас есть палантин. Его Сергей Владимирович хранил в сейфе. А он ничего не делал просто так. Или делал? Вот свои тетради он хранил в хадаке. А если это был не его хадак? Тут вполне мог подсуетиться Джерри. Подумал, что освящённый шарф как-то защитит тайны Шустова… Хорошо. Ясно. И что теперь? – Аня тряхнула головой. – Что же… Да, точно! Сергей Владимирович всегда оставлял стихи в качестве указателя. Лохвицкая означала, что его исчезновение напрямую связано с делом Скоробогатова. Соловьёв означал, что в тетрадях зашифровано нечто важное. А Китс… он указывал на письма. И это логично. А если он указывал и на палантин? Нет… Хорошо, что промолчала. Опять бы только повеселила Диму».

Палантин не мог быть частью карты. Аня слишком хорошо запомнила его узоры и знала, что они лишь повторяли узоры культуры Паракас. И больше там ничего не было – ни скрытых посланий, ни вложенных шифров, Аня бы заметила их. Так что нет, палантин тут ни при чём.

– Почему не отправил по почте статуэтку? – Дима продолжал неспешно допрашивать Максима.

– Потому что её могли не пропустить. Она же старинная.

– Это точно, – вздохнул Дима. – А со стелой Раймонди… Ведь получается, Сергей Владимирович всё продумал в Ладакхе – заранее попросил Гаспара оставить в музее коробочку с ключами и адресом. И открытка стала одновременно сигналом для твоего папы и зацепкой, которую он оставил тебе и Екатерине Васильевне.

– Получается, что так…

За подобными разговорами они провели не меньше часа. Наблюдали, как тяжелеет звёздное небо, как нехотя восходит луна и как проявляются перламутровые разводы Млечного Пути. Аня, как и Максим, лежала на спине. Из глубин озера даже через трёхметровый слой тростника и дёрна тянуло холодом, но шерстяные накидки грели, и возвращаться в хижину пока не хотелось. А потом пришли хозяева – семья, жившая на острове. Пять человек, закутанные в цветастые пончо и с весёлыми ушастыми шапками на голове. Аня вдруг осознала, что не спросила их имён. Быть может, к лучшему. Пусть это знакомство останется безымянным и мимолётным.

Индейцы принесли горячий ужин – суп, заправленный лёгкой травой вроде спаржи. Заодно принесли пятиструнную чаранго и небольшую флейту-кену, вырезанную из палисандра и при свете луны казавшуюся красной. Хозяин приложил флейту к нижней губе, и по острову скользнула прерывистая, грубоватая на высоких нотах, но такая уместная здесь мелодия. Кена звучала одновременно заунывно и задорно. Это странное противоречие завораживало.

Отложив пустую миску, Аня увидела, что на животе Максима уже спит не пойми откуда появившийся пятнистый кот – спит так глубоко и безмятежно, словно освоил это местечко давным-давно и лишь ненадолго отлучался, чтобы поохотиться на… На кого тут мог вообще охотиться кот? Да и как он жил на столь крохотном островке?