Голос крови

Люди нравственные, люди чести и долга, как правило, легко переносят физические страдания, но, когда дело касается душевных мук — собственной измены или измены близкого им человека, — они порой не выдерживают и ставят точку: уходят из жизни, предпочитая смерть позору. Не выдержала, не рассчитала своих сил и Таня Благонравова. Решение покончить с собой пришло к ней ночью, когда она, мучаясь от бессонницы, поняла, что Климов никогда ее не простит — не сумеет, не сможет.

Утром Таня, проводив мать на работу, надела свое лучшее платье, позавтракала, достала из сумочки пистолет, который вручил ей Климов, узнав, в каких отношениях она с Можейко, положила его на стол и, глядя на него зачарованными глазами, принялась сочинять предсмертное письмо, адресованное, естественно, Климову. «Он поймет, — решила она. — Должен понять».

Через час письмо было написано. Таня внимательно перечитала его и осталась довольна: никаких упреков, ни малейших обид — голая констатация фактов и собственной глупости, за которую необходимо расплачиваться. Она сунула его в конверт, заклеила и положила на самое видное место — на середину стола. Затем взяла в руки пистолет, сняла с предохранителя и пошла в ванную, решив, что в комнате этого делать не следует. Когда Таня уже переступала порог, зазвонил телефон. Она остановилась, тряхнула головой, словно выбираясь из гипнотического сна, повела взглядом и вернулась к столу.

— Я вас слушаю.

— Благонравову будьте любезны.

— Это я.

— Здравствуйте, Татьяна… Я могу вас так называть?

— А кто это говорит?

— Простите… Полковник Скоков Семен Тимофеевич, начальник сыскного агентства «Лучник».

— Очень много слышала о вас, Семен Тимофеевич, но ни разу не видела. — Татьяна улыбнулась — приятно знать, что хоть кому-то на этом свете еще нужна, и, забыв про пистолет, непроизвольно, от радости сжала пальцы в кулак. Грохнул выстрел. Это оказалось до того неожиданно, что она выронила трубку, попятилась и почти без чувств свалилась на диван.

Звук выстрела и короткие гудки в трубке мгновенно побудили полковника к действию. Он словно взорвался и, забыв про больное сердце, спазматические боли в висках, рванулся к окну, с треском распахнул створки.

— Яшка, машину! Волынский, оружие захвати!

Через две минуты они уже летели по улицам Москвы. Больше всех переживал Яша Колберг. Узнав, в чем дело, он понял: если с Татьяной беда, головы ему не сносить.

На двери и замках следы взлома отсутствовали. Но на звонок никто не отозвался.

— Выбивайте! — коротко приказал полковник.

Дверь квартиры Благонравовой, как и большинство дверей московских квартир, открывалась внутрь — заходи кому не лень. Волынский выбил ее ударом ноги, ворвался в комнату и… С момента выстрела в квартире ничего не изменилось: свешиваясь со стола, продолжала попискивать телефонная трубка, тускло поблескивая смертоносной сталью, валялся на полу «Макаров», в той же позе — забившись в угол дивана — сидела Татьяна. Но вид у нее был… как у сдуревшей от страха кошки, что, впрочем, вполне поддавалось объяснению: не успела прийти в себя от выстрела, который мог подвести черту жизни, как на голову свалилась новая беда — с жутким грохотом слетела с петель входная дверь и в комнату ворвался бандит с пистолетом в руке. Есть от чего превратиться в дрожащий осиновый лист!

Скоков быстрым круговым движением глаз осмотрел комнату и сразу же засек то, что и следовало засечь профессионалу: конвертик на столе с лаконичной надписью: «Климову». Вскрыл. Прочитал. Глубоко задумался.

— Подождите меня в машине.

Волынский и Колберг без лишних слов покинули квартиру.

— Может, замок починить? — спросил из прихожей Яша.

— Почини, — разрешил Скоков. Он подобрал с пола пистолет, положил на стол, прикрыл газетой. — Кофе есть?

— Есть, — моментально откликнулась Таня.

— Угостишь?

Татьяна выбралась из своей норы и прошмыгнула на кухню.

Надо отдать должное такту полковника. Он ни одним словом не обмолвился о чуть не свершившейся трагедии — сразу перешел к делу.

— Татьяна, — сказал он, выпив чашечку крепкого кофе, — я сегодня угром подбивал бабки… Надеюсь, ты в курсе, что я выступал в роли, так сказать, адвоката Маши Ракитиной?

— В курсе, — кивнула Таня. — Я закрыла ее дело, и она может… В общем, она свободна.

— И я хочу освободиться — съездить в отпуск, отдохнуть… Но у меня остались кой-какие обязательства перед Климовым, а это значит — и перед тобой.

— Вам меня жалко?

Скоков поморщился как от зубной боли.

— Танечка, это не то слово. Ты влезла в мужские игры. Жестокие игры! Я хочу тебе помочь.

— Спасибо.

— Спасибо скажешь потом, а сейчас слушай меня внимательно и постарайся понять… Тебе и Климову очень хочется посадить Можейко, вы на этом зациклились и можете сломать себе шею. Не стоит он этого. Слишком дорогая плата. Его просто надо убрать с дороги. Убрать или раздавить.

— Лучше раздавить. Как червяка.

— Можно и раздавить, — согласился Скоков. — У тебя есть ключ от его конспиративной квартиры?

— Есть. Но он об этом не подозревает.

— Ты сделала слепок, а Яшка выточил тебе дубликат? — высказал предположение Скоков.