Голос Лема

Марыся испытующе посмотрела на мать.

— Что случилось? — осторожно спросила она.

— Нет-нет, ничего. Иди погуляй перед домом, только не возвращайся поздно.

— И не болтайся по улицам.

— Что?..

— Обычно ты говоришь, чтобы я не болталась по улицам. Ты хорошо себя чувствуешь? Точно не хочешь, чтобы я осталась?

Кинга энергично покачала головой, поцеловала дочь и проводила ее до дверей.

— Погоди, — сказала она, стоя на пороге. — Когда отправляешь письмо с компьютера, какая дата отобразится у получателя?

— Если используешь почтовую программу, дата, которая установлена у тебя в компьютере. Но если через веб-мейл, время на компьютере не имеет значения, важно то, что на сервере. А что? Хочешь кого-то обмануть?

— Нет, я просто так спросила… Иди.

Закрыв дверь, Кинга оперлась о нее спиной. Ничего не понять. Другой часовой пояс, летнее время, веб-мейл… Слишком сложно, ничего определенного не узнаешь. Забота дочери приободрила, но ей не хотелось, чтобы та переживала вместе с ней. Может, ничего не случилось, и он полетел другим самолетом. В конце концов, из Лондона до Варшавы много рейсов.

Вернувшись в кухню, она проверила рейсы Лондон−Варшава. Был один, в двенадцать тридцать пять, следующий — только после двух. Но по какому времени? За сколько минут до вылета открывают гейт? Нет, никакого толку.

По телевизору показывали новые ролики с места катастрофы. Кто-то шел с камерой по изрытой земле, усеянной обломками самолета и поваленными деревьями.

Ей не хотелось этого делать, поскольку это выглядело как признание, что Ромек мог быть в том самолете, но знать все-таки было нужно. Кинга набрала номер информационной линии, который сообщался внизу телеэкрана.

Пусть теперь у него даже конфискуют аппаратуру — большая часть материалов пошла, остальное наверняка уйдет за несколько минут. Сперва фотографии, поскольку они легче, потом видео.

Сидя под деревом возле мотоцикла, Марек просматривал плоды последних тридцати минут. Впечатляющий материал. Возможно, стоило вернуться и доснять еще, но там уже полно пожарных, полиции, спасателей и прочих спецслужб. Он решил немного отдохнуть, а минут через пятнадцать снять еще что-нибудь. Ноги были словно ватные.

Откусывая кусочки от энергетического батончика, он помечал некоторые снимки как личные, не для общего пользования — в основном, те, на которых можно было опознать лица. Нескольких пассажиров выбросило из самолета до взрыва. Когда-то он делал фотографии известной певицы, которая разбилась на своей спортивной машине вместе с другом, а может любовником. Оба погибли, когда автомобиль врезался в опору виадука. На ней не было трусиков. Все фотографии, на которых это было видно, он оставил себе. Дело не в каких-то высоких чувствах или непонятных моральных принципах — он просто не хотел лишних проблем, к тому же для него это была страховка на «черный день». Если бы его всерьез прижало, он мог бы спихнуть эти снимки бульварной прессе за вполне конкретные деньги.

Покончив с батончиком, Марек взглянул на поле смерти, тянувшееся от того места, где он сидел, до пылающего в трехстах метрах пламени. «Интересно, — подумал он, — мог ли кто-то выжить? Может, в носовой части, которая лежала дальше, за адской огненной стеной? Вдруг нос самолета не пострадал? Туда он не ходил — там уже были другие. Нельзя получить все сразу. А снимки он и так сделал самые лучшие, поскольку добрался сюда первым. Именно за это ему хорошо платили.

Вокруг бродили пожарные. Он им не мешал, удачно выбрав укрытие. Во всеобщей суматохе никто и не думал его прогонять. Впрочем, он все равно не позволил бы этого сделать. Умение влезть туда, где его не хотели видеть, было частью его профессии.

— Марек Зембала? — послышалось с другой стороны.

Повернувшись, он узнал инспектора Закшевского. Они уже несколько раз встречались в подобных обстоятельствах, и полицейский каждый раз давал понять Мареку, как ему отвратительна работа, которой тот занимается.

— Пикник на месте трагедии устраиваешь?

— По лесу всем разрешено ходить, — развел руками фотограф. — Охраняемые растения я не рву.

— Ты был тут первым. Уверен, даже не подумал о том, чтобы кому-то помочь.

— Репортер не затем едет на место катастрофы, чтобы помогать, — спокойно ответил Марек. — Он едет для того, чтобы документировать. При этом должен оставаться беспристрастным и нейтральным.

— Закон выше твоего катехизиса, — полицейский презрительно взглянул на него и отвернулся, бросив через плечо: — Рано или поздно доиграешься.

Марек знал, что сейчас наверняка не доиграется. Завтра, может послезавтра, они сами к нему явятся за материалами для следствия. Закон позволяет конфисковать любой материал и не платить за это, так что он позаботился, чтобы ничего не лежало на незашифрованном диске. Если захотят забрать его работу даром — получат нечто, чего не смогут прочесть. Он предложит им доступную, низкую цену. А материалы им потребуются, поскольку уже сейчас толпы затаптывают следы, которые он подробно заснял на фото и видео.