Голос металла

– Ну надо же! Какая неожиданность! – хохотнул Инспектор. – Выходит, кое о чем вы все же осведомлены, да? Но вместо того, чтобы попытаться хоть как-то это изменить, вы просто заперлись в четырех стенах и носу наружу не кажете. И мне приходится тащиться из самого Кверенса, дабы рассказать вам, какое непотребство висит у вас на фасаде. Просто чудесно!

– Я немедленно распоряжусь, чтобы портрет отмыли!

Моккейли вскочил на ноги, собираясь куда-то бежать, но Инспектор взмахом руки усадил его обратно.

– Суетиться раньше надо было, – проворчал он, чем вызвал у губернатора очередной приступ тихой паники. – Ну отмоете вы его, а назавтра все повторится. И что? И как быть с остальными изображениями Братьев на улицах Цигбела? Практически все они либо изгажены, либо порваны, либо еще как-то осквернены! С ними что делать?

Моккейли только молча сглотнул. Ответа у него так и не нашлось.

– Подобные проявления непочтения к действующей власти опасны и категорически недопустимы!

– Вы… – где-то заплутавшая мысль наконец добралась до мозга губернатора, заставив его глаза потрясенно распахнуться, – вы что, один, без охраны, так запросто расхаживали по улицам города?!

– Именно так! – Голстейн поморщился. – И вы, если принюхаетесь, наверняка различите исходящий от моих сапог специфический «аромат».

– Вас там могли запросто убить! Пырнули бы ножом в подворотне, обчистили и скинули в ближайшую канаву! Делов-то!

– Но я, как видите, все еще жив и чертовски зол. С того дня, как я с войсками более десяти лет назад вошел в этот город, здесь ровным счетом ничего не изменилось. Все перемены, связанные с правлением Божественных Братьев просто прошли мимо Цигбела! – Инспектор ткнул большим пальцем себе за спину. – В то же время над очень многими дверями я встречал приколоченные Пастырские обереги. Вам следовало уже давно искоренить эту опасную ересь, но и тут все остается по-прежнему.

– Люди крайне неохотно отказываются от старых привычек, – вздохнул Моккейли. – Вера в Пастырей все еще сильна, и заставить людей изменить свои религиозные воззрения в приказном порядке вряд ли возможно. Думаю, будет лучше, если мы позволим им жить как прежде и молиться старым привычным богам.

– Вы, похоже, невнимательно меня слушали, – Голстейн рассеянно смахнул с рукава какую-то пылинку. – Проявление неуважения к Божественным Братьям недопустимо! А почитание вместо них старых фальшивых божеств именно таким неуважением и является! А из него в дальнейшем неизбежно произрастает неподчинение, а то и саботаж. И что тогда? Опять войска присылать?

– Люди и так не питают к Империи особо теплых чувств, а если мы начнем давить на них слишком сильно, то можем спровоцировать открытый протест, – ситуация, когда Цигбел и его жители сами по себе, а он просто не лезет в их дела, губернатора полностью устраивала. Необходимость выдирать свои изнеженные телеса из уютной норки и переходить к каким-то решительным действиям пугала его до колик.

– Империя не нуждается в пылкой любви своих граждан. Но вот проявлять к ней должное уважение необходимо! Мы, в конце концов, проделали огромную работу по установлению на новых присоединенных территориях минимально необходимого законопорядка и обеспечению безопасности, – Инспектор снова наставил свой обличающий палец на несчастного Моккейли. – И тот факт, что люди не признают в том нашей заслуги, полагая, что все перемены происходят как бы сами собой – еще одно ваше упущение. Вам следовало активней разъяснять им, какую роль сыграла Империя, к примеру, в практически полном прекращении грабежей на окрестных дорогах. А также в исчезновении степных кочевников, то и дело терроризировавших караваны еще несколько лет назад. Глядишь – и меньше бы помидорами по портретам бросались.

– Я понимаю, – губернатор окончательно поник. – Но что теперь делать-то?

– Работать, что же еще! – Голстейн поднялся. – Проблема еще и в определенной однобокости вашего прежнего подхода. Империя по факту подарила жителям Цигбела немало пряников, но от них мало проку, если в другой руке они не видят карающего кнута. Так уважения не заработать, в фундаменте авторитета всегда должна присутствовать толика страха. Так что я намерен им этот кнут продемонстрировать.

Глава 8

Вальхем проснулся словно от толчка и некоторое время лежал, распахнув глаза и таращась в густую ночную темноту. Вот, опять!

Дом содрогнулся, и с кухни донесся звон стоящей в шкафах посуды. С потолка посыпалась мелкая пыль, тут же набившаяся в глаза и нос. Вальхем чихнул и спрыгнул с кровати, нашаривая ботинки.

Над его головой загрохотали и заскрипели доски – вскочивший Торп также забегал по дому.

– Мать, просыпайся! – послышался его голос. – Нас снова трясет! Давай, вставай уже!

Накинув на плечи куртку, Вальхем выскочил из своей каморки. Дом сотряс еще один толчок, и мальчишка, потеряв равновесие, с разбегу врезался головой в бревенчатую стену. Перед глазами вспыхнули яркие сполохи, от которых, правда, светлей не стало. Ощупывая руками стену, он добрался до входной двери и, откинув щеколду, выскочил на улицу.