Голос ненависти

Кайрис невольно морщится. Она и так не знает, сколько времени прошло в реальности, а он еще и странные требования предъявляет. Но медлить нельзя, поэтому Кайрис быстро вспоминает какую-то из похабных баек из услышанных в трактире и вываливает ее мечу. Не хватало проиграть из-за такой глупости. Шутка про служителя богини и шлюху кажется совсем несмешной, но спустя мгновение после того, как Кайрис заканчивает, раздается тихий перезвон монет, и Кайрис понимает, что это хихиканье. Кайрис ждет, пока меч отсмеется, и, услышав имя, тут же выныривает.

На нее тут же сплошным потоком обрушиваются звуки и ощущения, на какую-то долю мгновения оглушив. Кое-как придя в себя, она поднимает глаза на незнакомца, протягивая ножны обратно.

– Имя твоего меча – Розга, – говорит Кайрис, чуть запыхавшаяся, и утирает лоб.

Незнакомец забирает меч и обстоятельно вешает обратно. Что-то мелькает на его лице – будто рябь по воде – но стоит Кайрис попытаться присмотреться, как она находит там только злость и раздражение. Силой дернув за ножны, словно проверяя, насколько крепко они висят, незнакомец кривится и бросает, прежде чем уйти:

– Через два дня приходи на площадь после колокола.

696 год, Щедрик, 1

Кайрис до последнего уверяет себя, что никуда не пойдет. Сочиняет что-то там про гордость. Но стоит последнему гулкому удару отзвонить в воздухе, как подошвы ее сапог касаются мощеной камнем земли. Прекрасное чувство – опять ощущать подошву ступнями. Сапоги, правда, как корова пожевала, еще и в заплатах – но это лучшее, на что Кайрис может рассчитывать. Так что – не развалятся прямо сейчас – и ладно. От спешки дыхание сбивается, и Кайрис пытается его выровнять. Сама не знает, почему так спешит, только вертятся мысли в голове: обманул? Или нет? Придет? Не придет?

В полуденный час улицы всегда полны людей, особенно – Главная площадь. Торговцы и мастера, стражники и благородные, женщины и дети движутся мимо ратуши, постамента с виселицей и многочисленных лавок, будто речные потоки. Там, откуда Кайрис родом, на площадях всегда были храмы, но тут так не принято. Впрочем, велика ли разница ли между монашеской рясой и петлей?

Наконец, Кайрис останавливается, опираясь о теплую каменную стену. Стоит, вдыхая запах пота, яблок, хлеба и дыма. Немного успокоившись, Кайрис начинает рассматривать лица людей, будто пытаясь по невнятным чертам прикинуть, каким мечом была бы эта манерная пожилая дама, а каким ножом – тот загорелый сельский мужик. Кстати о ноже.

У деревянных опор потрескавшейся от солнца виселицы лежит уже знакомый ей меч с именем Розга. Кайрис и сама не знает, как различает его – по виду меч не особо отличается от остальных. Просто знает и все. Но лучше проверить. Кайрис отлипает от стены и широкими шагами пересекает площадь. Оказавшись рядом, она наконец разглядывает знакомые ножны, развеявшие остаток сомнений. Оставить меч без присмотра, вот болван! Замедлив шаг, Кайрис останавливается и опускается на корточки.

– Ну, здравствуй, – говорит она будто человеку.

Кончики пальцев аж чешутся от желания прикоснуться к нагревшейся на солнце стали, и Кайрис, спешно дернув меч из ножен, обхватывает теплую рукоять. Сталь глухо отблескивает, словно чешуя, и желание прикоснуться к ней становится совсем нестерпимым. Кайрис сглатывает, чувствуя, как от возбуждения начинают трепетать ноздри. Она ведет мечом по воздуху, будто рисуя невидимые фигуры – просто чтобы продлить приятное чувство. По спине пробегают мурашки, спускаясь до самых пяток, и Кайрис захлестывает восторгом. Она все-таки не удерживается и касается стали кончиками пальцев.

Земля вдруг взлетает вверх, а сама Кайрис обнаруживает себя лежащей на спине – уже без меча. Голова от удара раскалывается, и Кайрис держится за нее, пытаясь прийти в себя. Нечеткая фигура, придирчиво оглядывающая меч, медленно складывается в уже знакомого мужчину.

– За хер себя потрогай! – ругается он, рассматривая полоску стали разве что не под лупой. – Чего ноешь, вставай давай. Скажи спасибо, что пальцы не отрубил. Ты что, совсем дурной?

Кайрис осторожно поднимается на ноги и злобно глядит на небритую рожу в шрамах и ссадинах. Вот уж кто точно не утруждал себя честной работой. Впрочем, на него посмотришь – и передумаешь ступать на ту же тропинку: въевшийся в кожу запах табака, земля под ногтями, одежда потрепанная, одни сапоги добротные, еще сильнее подчеркивающие дешевизну остальных вещей. Пока она пялится, как палач на виселицу, наемник успевает спрятать меч в ножны, повесить их на пояс и вдруг схватить Кайрис за ворот. Та даже отстраниться не успевает – так внезапно все происходит. Только руками беспомощно взмахивает.

Чужое лицо нависает над ней, и то ли дело в тенях, то ли еще в чем-то, но оно больше не кажется ни дурацким, ни смешным, только очень, пугающе опасным. Будто земля уходит из-под ног.

– Слушай сюда, сын шлюхи. Еще раз меч своими грязными лапами тронешь – оторву и в задницу засуну, – мужчина прищуривается, морща нос, будто пес. – Понял?

Кайрис передергивает, и она поспешно отвечает:

– Да.