Голос пойманной птицы

– В таком случае повторюсь: вы очень любезны.

Она снова улыбнулась, наклонила голову.

– Тогда, быть может, вы любезно позволите называть вас Форуг?

– Конечно.

– В таком случае зовите меня Лейлой. – Она придвинулась ко мне. – Сколько вам лет, Форуг?

– Девятнадцать.

– И вы замужем, насколько я поняла из вашего стихотворения?

Я нахмурилась, и она предположила:

– Вам неприятно, что я спрашиваю об этом. Вам неловко от моей бесцеремонности.

– Нет, что вы, просто, как только заходит речь о моих стихах, меня каждый раз спрашивают об этом. – Я вспомнила встречу с редактором журнала «Пайам».

– И когда слышат, что вы замужем, меняются в лице. Как будто вы не имеете права делать то, что делаете. Писать то, что пишете.

Ее прямота поразила меня.

– Да, – ответила я, – именно так.

Она положила руку мне на плечо, понизила голос:

– Меня заинтересовало ваше творчество, Форуг, мне кажется, нам есть о чем поговорить. – Она раскрыла блокнотик. – Сможете приехать ко мне на следующей неделе? В пятницу, часа в три?

Придется задержаться у матери дольше, чем я планировала, но я уже знала, что обязана согласиться. Что я хочу согласиться. Я смущенно промямлила:

– Да.

Тут к нам подошел Насер с двумя бокалами вина. Лейла подняла глаза, узнала его и кивнула в ответ на его приветствие. Потом встала, взяла у него бокал и была такова: ярко-синее платье и черные кудри мелькнули и скрылись в толпе.

– Похоже, ты произвела впечатление на Лейлу Фармаян, – заметил Насер, проводив ее взглядом.

– Да, она пригласила меня в гости.

Он с любопытством уставился на меня.

– Шутишь?

– Почему? Что такого в том, что она позвала меня в гости?

– Да ты хоть знаешь, кто эта женщина?

Я так увлеклась беседой с ней, что не додумалась поинтересоваться.

– Писательница? – предположила я.

– Писательница? – со смехом повторил Насер. – Нет, она не писательница, хотя, помнится, что-то переводила. Кажется, французскую поэзию. Нет, Форуг, она лучше любой писательницы. Лейла Фармаян – наследница Каджаров, одна из самых влиятельных меценатов Тегерана.

* * *

Над каменными стенами за изгородью из жимолости и жасмина раскинулись куполом кроны платанов. В прохладном воздухе разливалось благоухание. В северное предместье столицы я добралась на такси и, ступив на подъездную аллею, порадовалась своей предусмотрительности: пешком я наверняка опоздала бы, а то и вообще заблудилась.

Помедлив у ворот, я толкнула калитку и направилась к дому. Дверь была старинная, резная, крашенная в светло-бирюзовый цвет, с высоко прикрепленным блестящим медным молотком. Я с минуту разглядывала ее. Я впервые приехала в гости к женщине и отчего-то стеснялась. Выпрямила воротник платья, расправила юбку и постучала. Чуть погодя мне открыла служанка.

– Госпожа Фаррохзад? – спросила она, я ответила утвердительно, служанка улыбнулась и распахнула дверь шире, пропуская меня в дом. Она провела меня по вымощенной узорчатой плиткой галерее, уставленной старинными горшками с пышной геранью. На стенах висели великолепные картины. Блестели шелковые ковры. Мы миновали просторную гостиную, вдоль одной стены которой стояли шкафы с книгами в кожаных переплетах. Я взглянула на корешки. Масса томов на французском и, кажется, на русском.

До знакомства с Лейлой мне не доводилось встречаться с членами семьи Каджаров, прежней правящей династии. Мои знания о них ограничивались тем, что я слышала, когда к отцу приходили гости, и в общих чертах сводились к следующему: Реза-шах лишил Каджаров всех титулов и большей части земельных владений, но они все равно немыслимо богаты. И увиденное лишь подтверждало это.

Наконец мы очутились в изысканном внутреннем дворике, уютном и гостеприимном, точно на обрамленной золотом персидской миниатюре. Пол устилали ковры, а в тени жакаранды, усыпанной лиловыми колокольчатыми цветами, стоял круглый серебряный столик с фруктами, вазами с шелковицей и зеленым миндалем.

– Вы нашли меня! – воскликнула Лейла. Она сидела, скрестив ноги, в подушках на деревянной тахте, но, когда я подошла к ней, Лейла встала, взяла меня за руки и улыбнулась с неподдельной теплотой. Она оказалась моложе, чем я думала, когда познакомилась с ней. В тот вечер я решила, что ей около тридцати, сейчас же увидела: двадцать пять самое большее, и она еще красивее, чем мне запомнилось. Было что-то оригинальное, необычное в серебряной заколке, которой она собрала волосы на макушке, в золотых браслетах, унизавших ее запястья. Лейла была босая, в красной юбке с оборками и простой белой блузке, широкой и длинной.

Я села подле нее на тахту.

– Ну, Форуг, наделали вы шуму. – Глаза Лейлы блестели.

– В каком смысле? Как курьез или все-таки нечто большее?

Она помедлила с ответом. Отпила чаю, не сразу отняв губы от кромки стаканчика.

– Наверное, и то и другое, – медленно проговорила она. – Пока что вы курьез, но я считаю, что в ваших стихах есть, как вы выразились, «нечто большее».

– Что именно?

Она подалась ко мне.

– Вы раскрыли в вашем стихотворении то, на что отважились бы немногие: свою душу. Это особый дар.