Голос пойманной птицы

Пациентка признает, что неоднократно оставляла мужа и сына. Тешит себя иллюзией литературной карьеры, не осознает свое теперешнее положение и последствия своих поступков для себя и семьи. С момента, когда попала в клинику, стала спокойнее, хотя все еще тревожна. Высокомерна, витает в облаках. В клинике есть образцы сочинений пациентки, по пристальному рассмотрению эти документы подтверждают вывод о помрачении рассудка.

Меня поразила не только лаконичность, но и безапелляционность этой записи. Доктор Резаян сочинил эти строки, увидев меня всего лишь дважды: в доме моего отца и когда общался со мной в клинике. Обе наши встречи длились не более четверти часа.

Листая страницы карты, я наткнулась на справку. В графе «характер заболевания» значилось «психическое расстройство». Я спокойно прочла эти слова, они не задели меня за живое, но, когда я дошла до раздела «рекомендованное лечение», у меня екнуло сердце. Там все тем же бисерным почерком было написано: «Электрошоковая терапия».

Вначале всегда мигала красная лампочка на стене. Мигала красная лампочка, в полумраке плясали тени, потом вступал запах хлорки и тухлых яиц.

Рано утром меня увели из комнаты двое мужчин в белых халатах и белых брюках. За все время, что я провела в клинике, я не видала мужчин, кроме доктора Резаяна, да и его давно не встречала. Один из мужчин схватил меня за плечо и грубо встряхнул. Они притащили меня в ту часть клиники, где я еще не была. Сонная от таблеток, я не сопротивлялась. Мы прошли до конца коридора, мимо душевой. В палатах было тихо, из кранов в душевой не лилась вода, слышно было лишь, как я шлепаю резиновыми тапками да мужчины стучат каблуками ботинок по плитам пола.

– Госпожа Фаррохзад, – услышала я, когда вошла в сумеречную комнату.

Еще один мужчина в белом халате. Я не сразу узнала в нем доктора Резаяна: в прежние наши встречи он был в костюме и лавандовом галстуке. Мужчины положили меня на высокий стол, привязали к нему мои ноги и руки. Явилась голубоглазая медсестра, натянула черные резиновые перчатки. Она намазала мне виски гелем; помню, я следила за ее руками как завороженная. Помню, что сорочка моя задралась, обнажив ноги, помню, как давили веревки на щиколотки и запястья, как едва ли не с нежностью улыбалась мне медсестра, готовя меня к тому, что последует дальше.

Красная лампочка то загоралась, то гасла. Краем глаза я увидала длинные металлические зажимы, услышала, как чмокнула о мой висок резиновая присоска. Меня пронзил страх, туман в голове моментально рассеялся. Но поздно. Я открыла рот, хотела крикнуть, но мне сунули в зубы кусок резины. Голубоглазая медсестра навалилась на меня, прижала мои ноги к столу. Послышался странный лязг, где-то сзади меня загудело электричество. Красная лампочка лихорадочно замигала, голову мою пронзил первый разряд тока, и в палате запахло горелым мясом.

В ту ночь мне приснились мои похороны. Меня опустили в могилу, забросали землей. Темная почва ворочалась, хлюпала, вздымалась над моим телом, забивала мне рот, по мне ползали черви, ворсистые корни деревьев обвивались вокруг моей шеи, опутывали руки и ноги. Я дергалась, силясь освободиться, но с каждым движением лишь глубже проваливалась под землю, к смерти и разложению. Потом сон изменился. Не было больше ни почвы, ни корней, ни червей, лишь мое тело в бескрайнем белом пространстве.

Я просыпалась: простыня промокла от пота, сорочка перекрутилась, на щиколотках и запястьях алеют рубцы. Я задыхалась. Пари исчезла, но я заметила это только через несколько дней. Результаты первой процедуры (тревога и нервное возбуждение) подтвердили необходимость продолжать курс лечения. Как бы я себя ни вела – буянила ли, впадала ли в ступор, – мне лишь чаще проводили сеансы электрошоковой терапии, лишь увеличивали дозу лекарств. Снова и снова мне снилось, как меня хоронят: эти образы преследовали меня и днем, наполняли мою душу страхом. Я боялась даже закрыть глаза, я лежала на койке, и мне казалось, что кости мои дрожат от ударов током. Я смотрела на стены, следила за игрой света, разглядывала свои непрестанно трясущиеся руки.

– Вам уже лучше, – сообщила мне голубоглазая медсестра с кроткой улыбкой, предназначенной для душевнобольных. – Вы успокоились. Присмирели. – Она похлопала меня по руке. – Скоро вы поправитесь совершенно, и вас отпустят домой.

Домой? Это слово занозой впилось мне в мозг. Что она имела в виду – Ахваз или дом Полковника в Тегеране? Я не имела понятия.