Голос сердца. Книга первая

— Потому что на сцене все более резко выражено, несколько преувеличено. Под этим «все» я имею в виду сценические манеры, движения, владение голосом. На кинопленке они должны быть иными. Не преувеличенными, а, скорее, наоборот, — недосказанными, недоигранными, если хотите. Этого требует кинокамера. О, камера — это фатальная штука! — Виктор особенно выделил слово «фатальная» и подчеркнул еще раз: — Действительно фатальная, поверьте мне. И причина этого очень проста — кинокамера фотографирует ваши мысли, а иногда, кажется, ей удается заснять даже душу через призму ваших мыслей. Понимаете, игра перед камерой предполагает мыслительный процесс, работу ума, а не просто движение мимических мышц. И актеры, которых обучали работе на сцене, не всегда способны уловить эту разницу.

Отхлебнув глоток из своего фужера, Виктор продолжал:

— Вот хотя бы один пример. Кларенс Браун был замечательным режиссером, снявшим множество фильмов с участием Греты Гарбо. Снимая «Анну Каренину», он никак не мог добиться от актрисы того, чего хотел, заставляя переснимать одну и ту же сцену несколько раз. Но впоследствии, увидев эту сцену на экране, он осознал, что актриса сделала все именно так, как он хотел, причем с первой же попытки. Понимаете, Гарбо делала нечто неулавливаемое человеческим глазом, но фиксируемое глазом камеры. Она вложила в игру свои сокровенные мысли и — да, я действительно так считаю — свою душу. И все это было блестяще схвачено камерой. В этом действительно есть что-то сверхъестественное и даже магическое. Другой режиссер, Фред Зиннеманн, всегда говорил: «Камера должна вас любить», и он был абсолютно прав. Если этого не происходит, если в дело не включаются химические процессы вашего взаимодействия с камерой, тогда вы мертвы для нее. Вы следите за моей мыслью?

— Да, вы объясняете это очень понятно. Значит, вы не уверены, что между Катарин и камерой возникнет эта… эта химическая реакция?

— Именно так. О, я понимаю, что она обладает талантом, прекрасной дикцией, что ее изображение в цвете будет выглядеть потрясающе, но есть нечто, что может свести на нет все эти бесспорные достоинства. Мне повезло — у меня с камерой всегда были довольно гармоничные отношения, и все же я не уверен, что буду так же хорош на сцене, как Катарин. Я могу позорно провалиться, как проваливались до меня многие кинозвезды на театральных подмостках. Это смешно, но вы просто не можете солгать камере. Если вы это сделаете, ложь станет составной частью фильма.

— Но Катарин, безусловно, должна понимать эти особенности работы с камерой. Она же профессионал…

— Не знаю, насколько она их понимает. Честно говоря, я никогда их с Катарин не обсуждал. Надо было, конечно, но вначале я хотел согласовать кинопробу для нее.

— Но вы ей поможете, поговорите с ней, не правда ли?

— Конечно. Я сделаю это как-нибудь на следующей неделе. Подскажу ей кое-какие секреты, а ответственный за пробу режиссер порепетирует с ней до начала съемки.

— Я очень надеюсь, что все будет хорошо!

Виктор посмотрел на нее с некоторым удивлением.

— Скажите мне, Франческа, а почему вы так печетесь о карьере Катарин?

— Потому что она мне понравилась, и я знаю, насколько важна для нее эта проба. В этом трудно было ошибиться, увидев ее реакцию за ужином. Поэтому я сожалею о своих словах. Я имею в виду книгу. Меня это совершенно не касалось, вы даже не спрашивали моего мнения. Я виновата в том, что она была так расстроена. Мне кажется, вы были готовы убить меня.

— Вовсе нет, — он криво улыбнулся. — Но мне придется проследить, чтобы вы не вели пространных бесед с моим сценаристом. Мне бы не хотелось, чтобы вы внедрили столь радикальные идеи в его голову.

— Господи, мне и в голову ничего подобного не могло прийти!

— Шучу, конечно. Зная Ники, я не могу сомневаться в том, что он не понимает главной идеи книги.

— Ники?

— Николаса Латимера.

— Вы имеете в виду знаменитого романиста?

— Совершенно верно. Молодое чудо американской литературы. Вижу по выражению вашего лица, что вы удивлены тем, что я привлекаю американского автора для написания сценария по английскому классическому роману. Вы, конечно, не одобряете этого.

— Напротив, — возразила Франческа.

Виктор ухмыльнулся.

— Кроме того, что Ник Латимер — действительно замечательный писатель, он еще имеет счастье быть учеником Родса.

— Я его большая поклонница.

— У вас хороший вкус. — Виктор допил коньяк и поднялся. — Теперь вы знаете, в чем заключаются особенности моего ремесла. Я немного просветил вас и сейчас готов откланяться, чтобы дать вам наконец возможность отдохнуть. — Он взял пиджак, надел его, и они вдвоем вышли в холл.