Голос Тайра. Жертва порока

Стоит заметить, что вернуть меня обратно на юг, срочной бандеролью — а иначе у него бы все равно ничего не вышло — дядя Фил даже не подумал. Но и заниматься мной он не желал, или, как потом сам признавался, понятия не имел, что делают с молодыми девицами, пусть даже они и родственницы. И потому позвал Малкольма и — это было феерично! — представил мне его как моего будущего мужа.

Сказать, что я этому не обрадовалась — ничего не сказать. Мне хватило одного только взгляда на тощего, девятнадцатилетнего, какого-то всего несуразного студента в квадратных, удивительно неподходящих ему очках, чтобы он мне не понравился. Вот так — с первого взгляда и на всю жизнь. И чувства мои оказались взаимны. Я Малкольму не понравилась тоже, и он даже не попытался скрыть презрительно поджатые губы и неодобрительный взгляд, хотя при дяде пытался вести себя вполне даже прилично. По крайней мере, первые несколько минут.

Но то он, а то я. Я молчать не стала и за несколько минут ужина успела довести бедного студента до заикания и такого состояния искренней ничем не замутненной ненависти, что сама собой гордилась. Но даже это еще не все. Мы с подрались. По настоящему. Я разбила ему нос и поставила синяк под глазом, а этот гад выдрал у меня клок волос и порвал платье. К его чести, бить меня он все же не стал, только защищался.

Дядя Фил пришел в бешенство. И наказал меня. Меня! Отправив под замок и оставив без сладкого и прогулок до конца недели. А этот гад, который Малкольм, отделался только строгим выговором и наставительным: «Будь умнее, ты же мужчина!»

И разве могла я смириться с подобной несправедливостью? Конечно, нет. и потому стала ненавидеть Малкольма еще сильнее и третировать его в два раза усерднее.

Что ж, после нашего первого знакомства Малкольм и в самом деле стал вести себя куда сдержаннее, то есть до рукоприкладства со своей стороны больше не опускался. А вот язвить и осыпать меня обидными насмешками стал с утроенным рвением. Я ему тоже не уступала и частенько совместные ужины стали заканчиваться битьем посуды или швырянием тяжелых предметов. Ровно до того момента, как госпожа Ольсен, кухарка дядя Фила и просто потрясающая женщина, не заявила, что если еще раз мясная запеканка, поданная ею к столу, окажется не в наших желудках, а на физиономии Малкольма, она уволится. Мне пришлось немного придержать собственные порывы и ограничиться только оскорблениями и разными мелкими пакостями. Дядя Фил вполне доходчиво объяснил, что если он лишиться миссис Ольсен, к плите встану я. Это, как по мне, было вполне себе серьезной угрозой.

Стоит, конечно, отметить, что сам дядюшка был весьма доволен своим воспитанником. И частенько повторял мне, что подержит его при себе пару лет, даст возможность немного пообтесаться, завести нужные знакомства, а затем подыщет ставленнику должность поприличнее секретаря.

Я могла только вымученно улыбаться на это и кивать. Во время ведения боевых действий, я не знала, как оказалось, что мой дядя вдруг стал опекать какого-то мальчишку. Это потом, спустя несколько лет, когда я поступила в академию, а Малкольм уже закончил университет и пришел в редакцию работать, дядя Фил, все еще не терявший надежды «выгодно меня пристроить», поведал мне его историю. Грустную историю.

Малкольм Свен был сыном старинного приятеля моего дяди. После школы пути их разошлись. Господин Свен не обладал ни изрядным богатством, ни положением в обществе, начал свой тяжкий трудовой путь на одной из фабрик Тайра. Женился, обзавелся детьми, в количестве четырех штук. Жила семья не слишком богато, перебивались с горем пополам, на заработок отца семейства, ровно до того момента, как однажды на той фабрике, где трудился господин Свен не случилась авария. Несколько рабочих серьезно пострадали, господину Свену не повезло — он погиб. Ну а, как известно, беда не приходит одна, спустя месяц или около того, после трагического происшествия, семья оказалась на улице — платить за дом стало нечем, хозяин фабрики, где работал отец семейства, предпочел сделать вид, что не несет никакой ответственности, защитить простых работяг было некому, и пенсию никто вдове не назначил.

Пришлось несчастной женщине, вместе с четырьмя детьми, старшему Малкольму тогда было всего двенадцать, перебираться в трущобы. Приличной работы она найти не могла, к тому же у нее на руках было трое детей, самому младшему, на тот момент исполнилось всего два года. Деньги в семью приносил только Малкольм. Только вот, что мог заработать двенадцатилетний мальчишка? Сущие гроши.

Семья неуклонно скатывалась в нищету. Малкольму пришлось бросить школу. Он разносил газеты, выполнял различные поручения на рынках и в конторах, где требовались посыльные, иногда нанимался на разгрузки вагонов, но это случалось редко, потому что никто не желал брать на работу тощего двенадцатилетнего мальчишку с голодным взглядом.