Голоса

«Ну, а если мы бараны, — продолжил Марк, — то бараны книг не пишут! Они пасутся на лугу и кричат: бе-е-е! Ме-е-е!»

«Ну, выберите себе другого секретаря проекта!» — растерялся я.

«Нет уж! — возразил Марк. — У нас монархия, вы его и назначайте».

«А лучше не назначайте, — прибавила Лина.

«Да! — согласился Кошт. — Поглядим, возьмётся наш Иоганн за ум сегодня-завтра, или ему плевать на нас с высокой колокольни!»

Потолковав ещё немного, мы договорились, что мои студенты обязательно дадут мне знать, если к концу дня или к началу завтрашнего Иван официально откажется от своей «должности», и в этом случае действительно изберут кого-нибудь другого. Работа секретаря такого коллективного сборника не видна постороннему глазу, но крайне важна. Расшифровка даже одной диктофонной записи — это всегда сколько-то человеко-минут труда, выражаясь суконным языком, и уж редко меньше получаса. А есть ведь ещё написание вставок, сносок, биографических справок! Я и понятия не имел, как Иван с Настей вчера уговорились разделить редактуру сборника, вообще ничего не знал об их разговоре, кроме этой глупой строчки в постскриптуме Настиного письма о том, что, мол, юноша пробовал за ней ухаживать. (Вот новая забота! Да какая забота? — снова осадил я себя. Не всё ли мне равно?) Никого они, наверное, не выберут, а на мою аспирантку как на самую старшую всё и повесят, к гадалке не ходи. Эх…

Я попросил мою «свиту» завтра быть на вокзале за полчаса до отхода поезда, не забыв с собой паспорт, и объявил коллективную работу на сегодня законченной. На этом мы и разошлись.

[29]

— На факультет я поспел к концу большой перемены, — говорил историк. — Дверь в кабинет начальника на нашей кафедре была чуть приоткрыта. Я постучал по этой двери, услышав «Можно!», открыл её, сделал шаг вперёд — и заморгал, пытаясь понять, не сплю ли я, не ошибся ли, так сказать, реальностью.

В кресле начальника сидела Печерская!

«Заходите, заходите, что вы остолбенели! — приветливо окликнула она меня. — Удивляетесь тому, что я тут расселась?»

«Мягко сказать», — подтвердил я.

«Это ровно на день, — пояснила она. — Сувориной нездоровится, вот она и попросила её заменить. Врио врио — смешно, да? Позвонила Владимиру Викторовичу, он подтвердил. Чем вы пришли меня порадовать?»

«Так ведь, Юлия Сергеевна, не порадовать, а с отчётом, — откликнулся я каким-то крестьянско-старческим, кряхтящим голосом. — Вот, если хотите: за период с начала работы группой были подготовлены докла…»

Печерская замахала на меня руками, едва не смеясь:

«Хватит, хватит, верю! Вы большой трудяга и выдумщик, нам за вами не угнаться. Рапорт приняла, вольно! Марковна, небось, и заболела, чтоб только не видеть вас лишний раз: такую вы ей оскомину набили… Да садитесь же!»

Я сел за длинный стол для совещаний, поставленный, по советской ещё моде, перпендикулярно начальственному. Некоторое время мы смотрели друг на друга несколько выжидающе, ничего не говоря.

«Вы, наверное, хотите меня спросить про ультиматум, который активисты поставили Бугорину?» — догадался я наконец. Печерская подняла брови.

«А они ему поставили ультиматум? — уточнила она и, взяв из канцелярского набора ручку, на секунду прикусила её кончик крепкими, крупными, красивыми зубами. — Интересно… И когда истекает срок?»

«Сегодня вечером или, может быть, завтра утром».

«И если он не… — а он не?..»

«Понятия не имею, что будет, если он «не»! — признался я. — Что-то готовится, но что, они и сами, похоже, не решили…»

«Ну — это его дело! — неожиданно легко закончила с темой моя коллега, откладывая ручку в сторону. — Он большой мальчик, должен сам справиться. Думаю, что ничего у них не выйдет, так, клоунада. Это в ближайшей перспективе неприятно, а в дальней — аппарат всё перемелет. Знаете, почему ещё думаю, что ничего не будет? Владимир Викторович идёт на место Яблонского. Сейчас уже почти наверняка».

«А Балакирев?» — рискнул я спросить.

«А Балакирева, — охотно пояснила Печерская, — я видела недавно, и он подтвердил, что снимается с гонки, потому что ему все эти игры остопи… осточертели, побережём ваш нежный слух».

«Может быть, это говорит о том, что он порядочный человек?» — не удержался я от вопроса. Моя коллега холодно хмыкнула:

«Для меня, — пояснила она, — это говорит лишь о том, что он не проявил характера… Значит, вот так. Других кандидатов на декана особо нет, поэтому один скандал погоды не сделает. Только, чур, я не предсказательница! Понимаете, к чему я всё это начала? Вот это место, куда я сейчас присела, — она немного подпрыгнула на кожаном кресле, — скоро освободится. Вы помните ещё наш мартовский разговор?»

«Удивительно, что вы помните! — поразился я. — Уж столько воды утекло…»