Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира

А Орсино у себя, наверху, прилежно трудился над письмом, которое собирался отослать в Арагон с доном Педро. Над тем самым письмом, которое вернет дону Педро трон, навсегда лишит Хуана наследства, а у скотта отнимет участие Иллирии во всеобщей резне. И, сколь бы много стратагем ни роилось в голове дона Хуана, все они свелись к одной-единственной, едва лишь пальцы его сомкнулись на рукояти.

Но Орсино был не один: стоявшая у стола служанка вновь наполняла кубок своего господина. Увидев это, дон Хуан замер у двери. «Пей до дна, герцог Иллирийский, – подумал он. – Заглуши боль, пока не поздно».

Загодя разжившись перстнем с печатью, отнятым у дона Педро тюремщиками, когда сэр Тоби велел содержать пленника в строгости, дон Хуан намеревался оставить его у тела герцога. А там скотт уж позаботится о том, чтобы во всеобщем гневе никто не усомнился в достоверности этой улики.

Наполнив кубок Орсино, служанка удалилась по своим делам, и дон Хуан напружинился: время пришло. Никем не замеченный, он вошел в комнату, на миг отпустил кинжал – и ощутил легкий проблеск здравого смысла. Едва Орсино умрет, кровавый Рубикон будет перейден, и он, дон Хуан, зайдет так далеко, что легче будет продолжать путь, чем воротиться назад. Конечно, он не сделается жутким темным властелином из старинных мифов, вроде скотта – как сказал древний воитель, те времена давно миновали, – но превратится в некое его современное подобие, чья власть зиждется на страхе и подозрительности, а душа обречена на вечные адские муки.

«Но перед смертью я хотя бы посижу на троне», – подумал дон Хуан. Это утешение казалось вполне достаточным, и потому он целиком положился на него и вынул кинжал из ножен.

И тут снизу раздался громкий вопль. Поначалу Хуан решил, что это всего лишь Тоби Белч, на которого вновь напал буйный стих, но внизу тут же разгорелся шумный спор, а затем все голоса перекрыл один-единственный – и этот единственный голос от слова к слову звучал все громче и громче…

«Это же тот самый идиот-военный… как его… Пароль?!»

Муза разом покинула поэта. Орсино вскочил на ноги, гневно нахмурился, вихрем пронесся мимо невидимого дона Хуана и устремился вниз – посмотреть, что там за шум. Как, несомненно, и все прочие обитатели крепости, имевшие уши.

Дон Хуан обнаружил, что его бьет дрожь: сама судьба предотвратила роковой удар. Осторожно спрятав кинжал, он тоже пошел вниз. «Ничего, будет и другой шанс, – подумал он, чувствуя, как непомерная жажда власти сдает позиции перед любопытством. – Однако что же там стряслось?»

Внизу, в пиршественном зале, обнаружился Пароль, громогласно излагавший описание какой-то небывалой битвы.

– Что происходит? – негромко спросил дон Хуан, пробравшись к сэру Тоби.

– Этот замечательный малый, – отвечал сэр Тоби, – был вражеским солдатом, но, прослышав о всем известном великодушии Иллирии, решил сдаться нам на милость, как и ты сам. Примчался к нам прямо из-под Лепанто, где, как он говорит, турецкий флот бросил вызов морским силам Венеции.

Герцог Орсино был откровенно очарован рассказом Пароля. Расхаживая по залу вокруг него, он ставил под сомнение каждую невероятную подробность, но на каждый его вопрос у Пароля находилось еще более невероятное объяснение. Зал меж тем неуклонно продолжал наполняться стражниками, придворными и слугами, желавшими тоже послушать сию необычайную историю.

– Добрые сэры, – заливался Пароль, – ведь я стоял прямо по левую руку от величайшего из венецианских полководцев, от самого Моора! Уж он был страшен в гневе! Потеряв на берегу и ногу, и коня, он прыгнул в барку – крохотную, не больше рыбачьей шаланды. Я – за ним! Он велел мне поднять парус, и, хотя венецианские галеры уже устремились в атаку, мы вырвались вперед и пошли во главе их всех – прямо на боевые суда османов!

– Но где же были турецкие пушки? – спросил Орсино. – Любому солдату известно, что их пушки намного превосходят нашу корабельную артиллерию как дальностью, так и точностью боя.

– А как же! Их ответный залп был ужасен! – вскричал Пароль. – Свинец обрушился на нас, точно летний ливень, и целых семь галер в мгновение ока ушли на дно со всеми командами! Но ни меня, ни Моора это не устрашило, и, когда раскаленное, шипящее ядро полетело прямо в нас, бравый Отелло приказал мне ослабить шкоты, чтобы парус надулся, как дублет на брюхе вон у того крепкого малого.

Сэр Тоби возмущенно взревел, но его протест утонул в общем хохоте.

– И затем! – Пароль еще сильней возвысил голос. – Затем я дернул румпель и развернул наше суденышко кормой к врагу! Ядро прокатилось по нашему парусу, развернулось, следуя его изгибу, понеслось назад к туркам и продырявило то самое судно, с борта коего было пущено!

В ответ зал разразился радостными криками. Казалось, даже Орсино забыл о том, что формально турки – его союзники в этой войне.

– Но как же турецкий огонь? – во всеуслышание спросил какой-то академически мыслящий малый. – Общеизвестно, что турецкие корабли способны выдыхать адское пламя, которого даже море не в силах погасить!