Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира

Елена, успевшая разжиться осколком камня, безуспешно пыталась нацарапать на каменном полу круг. Ганимед встал поодаль и натянул лук, нацелив на скотта свою единственную стрелу.

– Ни с места, чудовище, – предостерег он. – Вложи меч в ножны, или я проверю, не разит ли моя стрела надежнее, чем клинок Бенедикта.

Ответом ему был презрительный хохот.

– Людской закон мне жалок и смешон, – напомнил юноше скотт, – ни один муж, что…

– …женщиной рожден, да-да, – согласился Ганимед. – Только пророчество это несколько двусмысленно, тебе не кажется?

– Оно сбылось и продолжает сбываться уже пять с лишком сотен лет, – объявил скотт.

– «Будь смел, кровав, презри людской закон – ни один муж, что женщиной рожден, Макбету не опасен», – процитировал юный лучник. – Но относится ли это ко всем вообще, или только к «мужам» – к тем, кто наделен мужской силой?

Скотт угрожающе шагнул в сторону юноши.

– Какая тебе разница, недоросль?

– Разница всего лишь в том, что во мне нет и никогда не было мужской силы, – объяснил Ганимед. – Мое настоящее имя – Розалинда. Я – женщина.

Макбет умолк и замер неподвижно.

– Вот как? – недоверчиво спросил Бенедикт, отступая к Елене: в подземелье спустились двое иллирийцев – те самые, что так ловко провели всю компанию в таверне.

Но Ганимед – или же та, что носила это имя – не сводила взгляда со скотта.

– Я – Розалинда де Буа, хоть об этом и не знал никто на борту, кроме этого старика, – объявила она. – И то, что тебе напророчили, я понимаю так: неуязвим ты лишь для мужской силы. Желаешь оспорить мое толкование – сделай еще шаг, и моя стрела рассудит, кто из нас прав.

– И мой клинок, – добавил младший годами гвардеец, обнажив меч и встав рядом с Розалиндой. – Ведь я – Виола, герцогиня Иллирийская, и мне доподлинно известно, что мой супруг даровал этим пленникам жизнь и свободу.

Трижды скотт напружинивался, готовясь испытать свою неуязвимость, и трижды его пыл угасал. Быть может, ему, прожившему пять столетий, ничего не боясь, слишком давно не приходилось испытывать свое мужество. Теперь случай, наконец, представился, но оказалось, что оно давным-давно проржавело и рассыпалось в прах.

– И знай, – добавила Розалинда, видя его колебания, – что с сего дня на каждом поле боя, куда упадет твоя тень, тебя будет ждать девушка с мушкетом. Сим объявляю твое кровавое владычество достоянием прошлого!

Взревев в бессильной ярости, древний полководец вскинул руки и исчез, окутавшись тенями, собравшимися к нему из всех уголков подземелья. Стрела Ганимеда свистнула в воздухе, но только раскололась о каменную стену напротив. Скотт исчез.

С его исчезновением все облегченно вздохнули, но Бенедикт тут же заговорил:

– Он унес мою рапиру. Сударыня доктор, можете ли вы вытащить нас отсюда так же быстро, как только что убрался этот скотт?

– Нет. Мне требуется время для расчетов, – строго ответила Елена.

Виола вложила меч в ножны и переглянулась с Фесте.

– Один лишь дурень-шут сообразил: тот клоун наверху – лишь для отвода глаз, – отметил ее сержант. – Но даже этот старый шут не думал, что он способен отвести глаза столь многим. Чей такой?

– Мой, – отвечала Елена, не сводя взгляда с Виолы. – Итак, позвольте узнать, какова теперь будет воля Иллирии?

Пиршественный зал в гарнизонной крепости.

Воздух сотрясается от хохота, криков и аплодисментов. Все внимают Паролю – тот ходит гоголем, фиглярствуя в урочный час на сцене. Сэр Тоби, от смеха не в силах удержать во рту эль, то и дело прыскает им в бороду. Орсино лихорадочно трудится над куском пергамента, пытаясь сохранить небывальщину Пароля для потомства. Дон Хуан выступает в роли строгого критика.

Входит целая компания – ВИОЛА с ФЕСТЕ, РОЗАЛИНДА с ЖАКОМ, БЕНЕДИКТ с ДОНОМ ПЕДРО и, наконец, ЕЛЕНА.

Пароль все еще продолжал рассказ о своих небывалых подвигах в битве при Лепанто. За это время он успел и прокатиться верхом на пушечном ядре, и вытащить самого себя из воды за волосы… Каждый слушатель пытался бросить вызов его вракам – и каждого Пароль поверг, чтобы, взобравшись на груду тел поверженных, достичь еще больших высот абсурда. Куда могли бы зайти его выдумки, если бы не появление товарищей, оставалось только гадать. Он был из тех, кто, разжившись веревкой, отнюдь не спешит повеситься, но вместо этого плетет лестницу до самой луны.

Запнулся он лишь при виде своих спутников, и в зале воцарилась мертвая тишина: уши каждого с нетерпением ждали продолжения.

Тишину нарушила отрывистая команда Виолы:

– Стража! Взять этого арагонского злодея дона Хуана!