Голоса деймонов

Задумаемся о том, на что способен рассказчик. Он, как мы уже видели, может перепрыгивать из одного сознания в другое. Люди такого не умеют. Он может носиться взад-вперед во времени, ныряя в его поток то там, то сям, — стремительно, как зимородок. Как я уже говорил по другому случаю, мой любимый пример повествования с точки зрения так называемого всеведущего рассказчика — знаменитая глава из «Ярмарки тщеславия» Теккерея, в которой описывается паника в Брюсселе во время битвы при Ватерлоо. Рассказчик охватывает взглядом всю панораму происходящего, сосредоточиваясь то на одной, то на другой детали, то забегая вперед на несколько дней, то возвращаясь к событиям, предшествовавшим битве, а временами устремляясь в далекое прошлое или в столь же отдаленное будущее. И, наконец, в последнем абзаце он снова окидывает взором всю панораму, после чего дает крупным планом двух главных героев, один из которых не знает, что сталось с другим, а другой больше не может знать ничего:

В Брюсселе уже не слышно было пальбы — преследование продолжалось на много миль дальше. Мрак опустился на поле сражения и на город; Эмилия молилась за Джорджа, а он лежал ничком — мертвый, с простреленным сердцем.

Эта способность повествователя переноситься из точки в точку со скоростью мысли, окидывать взглядом целостную картину, а миг спустя уже пикировать, как стрекоза, к какой-нибудь избранной точке и концентрироваться на ней с предельной точностью, и вдобавок свободно перемещаться вперед и назад во времени — одно из самых необыкновенных изобретений человечества. Мы привыкли к ней и принимаем ее как должное, но, по-моему, она заслуживает внимания и отдельной похвалы. Не знаю, изумляет ли она в такой степени кого-то еще, но лично мне при виде подобного хочется протереть глаза и воскликнуть: «Вот так чудо!» Читая книгу, автор которой настолько блестяще управляет рассказчиком — этим призрачным, сверхъестественным существом, чей голос так похож на человеческий, — я всякий раз прихожу в восторг при мысли об открывающихся перспективах и, в том числе, возможностях для мистификаций.

(Небольшая реплика в сторону: только что я упомянул о «так называемом всеведущем рассказчике». Именно так его часто называют, но это не вполне точно: чтобы доказать всеведение рассказчика, понадобился бы текст, повествующий буквально обо всем на свете, и рассказ этот продлился бы дольше, чем отпущено жизни нашей Вселенной. Тем не менее рассказчик действительно знает немало, а потому его стоило бы называть многознающим. Вполне достойное слово; я даже решил полюбопытствовать, что говорится о нем в моем любимом словаре — переработанном издании «Словаря Чемберса» за 1959 год, уже сильном потрепанном и неоднократно подклеенном, удобным по формату и полным всевозможным маленьких проказ, столь милых сердцу всех поклонников «Чемберса». Я открыл его и обнаружил слово «многознание»,

multiscience, которое определялось попросту как «осведомленность о многих вещах». Чтобы проверить, не вышло ли это слово из употребления, я заглянул в самого свежего из имеющихся у меня «Чемберсов» — десятое издание, за 2006 год, размерами примерно с микроволновку, — и обнаружил, что искомого слова больше нет. Зато мне попалось на глаза определение слова mullet

, которым я не могу с вами не поделиться: «стрижка, короткая спереди, длинная сзади и нелепая со всех сторон».)

А теперь рассмотрим в общих чертах еще формы повествования, всем нам хорошо знакомые в разных контекстах.

Первая — это повествование от первого лица:

Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни или это место займет кто-нибудь другой, должны показать последующие страницы. Начну рассказ о моей жизни с самого начала и скажу, что я родился в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили, и я этому верю). Было отмечено, что мой первый крик совпал с первым ударом часов[59].