Голоса деймонов

Иными словами, отношения с книгами, пьесами и историями, которые развиваются у нас, в школе нравов, строятся на глубоко и сущностно демократической основе и характеризуются обоюдной ответственностью. Они предъявляют к читателю определенные требования, потому что такова природа демократии — в ней у каждого гражданина своя роль. Не выложив на общий стол свои лучшие качества, мы мало что сможем с него унести. К тому же здесь нет статики, нет окончательного, несомненного, неизменного авторитета. Здесь всё — динамика. Все меняется и развивается по того, как растет понимание и накапливается опыт чтения — и самой жизни. Книги, когда-то казавшиеся нам великими, теперь кажутся поверхностными и вульгарными; те, что раньше были скучны, открывают нам сокровища остроумия и неожиданные глубины восприятия. И это настоящий прогресс, а не бесконечное течение зыбучих песков под ногами или мерцание бесконечно отдаляющегося миража. Это прочные ступеньки и ясное понимание.

И все это — на добровольной основе.

Этот момент я бы хотел подчеркнуть особо: школа нравов работает лучше всего, когда она совсем не выглядит как школа. Настоящее чтение получается, когда в школу нравов мы входим через двери наслаждения.

Позвольте привести цитату из Диккенса, чтобы проиллюстрировать, что я хочу сказать. Она из «Холодного дома». Семейство Смоллуидов — ростовщики. Они очень хорошо понимают, что такое «проценты на проценты» — и ничего кроме этого.

…представители дома Смоллуидов, неизменно вступавшие в жизнь рано, а в брак поздно, развивали свои практические способности, отказываясь от всех решительно увеселений, отвергая все детские книги, волшебные сказки, легенды и басни и клеймя всякого рода легкомыслие. Это привело к отрадному последствию: в их доме перестали рождаться дети, а те перезрелые маленькие мужчины и женщины, которые в нем появлялись на свет, были похожи на старых обезьян, и их внутренний мир производил гнетущее впечатление[90].

В семействе есть пара юных близнецов:

У Джуди никогда не было куклы, она никогда не слышала о Золушке, никогда не играла ни в какие игры. Раз или два, лет десяти от роду, она случайно попадала в детское общество, но дети не могли поладить с Джуди, а Джуди не могла поладить с детьми. Она казалась им существом какого-то другого вида, и в них это вызывало инстинктивное отвращение к ней, а в ней — отвращение к ним. Вряд ли Джуди умеет смеяться. Скорей всего не умеет — слишком редко она слышала смех. ‹…› Такова Джуди.

А ее брат-близнец никогда в жизни не запускал волчка. О Джеке, истребителе великанов, или о Синдбаде-Мореходе он знает не больше, чем о жителях звезд. Он так же мало способен играть в лягушку-скакушку или крикет, как превратиться в лягушку или крикетный мяч.

То, о чем здесь говорится и чего Смоллуиды никогда в жизни не знали, — это радость, удовольствие. Чувственное наслаждение, пьянящая смесь волнения и смирения, которую мы ощущаем, когда кто-нибудь начинает: «Жили-были однажды…»

Образование, пренебрегающее этим измерением опыта, будет сухим, безвкусным и напрочь лишенным всякой питательной ценности. Людям — и детям в особенности — необходимо переживание удовольствия. Это не то, что дается в награду за хорошее поведение; это то, без чего они просто гибнут, во всяком случае, какая-то их часть. Вот цветок, гибнущий от недостатка воды — вот вы его поливаете; именно так в жизни и происходит. Посмотрите на лица детей, когда вы рассказываете им историю или они сидят в зрительном зале театра. Посмотрите на восторженную, раскрасневшуюся мордочку ребенка, зачитавшегося, заблудившегося в своей любимой книге.

Вот так выглядит человек, поступивший в школу нравов.