Голоса из подвала

– Все ты понимаешь. Прекрати нас преследовать. – Он встал, махнул рукой дочке. – Пойдем, Настя!..

На прощание положил ладонь на плечо Сатуровой и сжал – так, что та тихонько ахнула от боли.

– Очень надеюсь, что больше не увидимся. Сергею привет.

Когда они спустились по эскалатору на первый этаж, Настёна дернула отца за руку.

– Па?

– Да, Настя. – Он остановился.

Мимо, обогнув их, пробежала девушка-подросток в худи, с коробкой из-под телефона под мышкой. Прошел парень с бумажным пакетом в руках. Из пакета торчали багеты, пахло свежей выпечкой. Дима все еще нервничал. Все еще чувствовал спиной пронзительный взгляд изумрудных глаз – прекрасных и одновременно безумных. Как у чертовой куклы.

– А тетя Наташа плохая?

– Ну… – он задумался, подбирая слова. – Не то чтобы. Просто у нее в жизни случилось… кое-что не очень хорошее. И она никак не придет в себя после этого.

Неожиданно его осенило – и как только раньше не догадался? Дима присел перед дочерью на колено, заглянул ей в лицо.

– Настёна.

– Да-а?

– Скажи мне, только честно. А эта кукла, с которой ты дома все время играешь, – ее тебе кто подарил? Мы с мамой или?..

Настёна пожала плечами, совсем как взрослая:

– Ты что, не помнишь? Тетя Наташа, когда в гостях у нее были. Но маленькая не как тетя. Маленькая хорошая!

– Ну конечно, хорошая. Конечно.

* * *

…Топ-топ-топ. Топ-топ-топ!

Ночь жила, ночью кто-то бегал по дому, и Дима сквозь сон опять ясно слышал мягкие торопливые шажки в коридоре, прихожей и возле двери в спальню. Диме чудилось, что этот «кто-то» – громадная кукла с лицом Настёны. Во сне он поднял голову и долго напряженно всматривался в темноту.

А потом тьма полыхнула сине-зеленым и пророкотала басом:

– МА-МА.

* * *

Вечером пятницы, уложив Настёну в кровать, Дима задержался в ее комнатке. Вера, заглянув в приоткрытую дверь, молча и со значением посмотрела на мужа. Тот кивнул – мол, понял, не надо слов.

Дочь спала крепким беспробудным сном. Ночник в углу работал: фиолетовый, синий, зеленый, желтый. Фиолетовый, синий, зеленый, желтый.

Кукла сидела в изголовье, рядом с подушкой. Круглыми плошками глаз пялилась на Диму, и казалось, что их цвет тоже меняется, перетекая из изумрудного, как у Сатуровой, в ярко-синий, как у Настёны.

Он достал телефон. Отключил звук, открыл альбом с сохраненными фотографиями. Нашел фото, которое сделал в парке – почти что семейное, хоть сейчас в рамку да на рабочий стол. Две его самые любимые девочки на свете… и их «подружки», которых он всей душой ненавидел.

Сейчас Дима приметил, что у Сатуровой на фото довольно странное выражение лица. Всегдашняя раздражающая улыбка, наклеенная, как аппликация, поверх обтянутого кожей черепа со впавшими щеками и выпирающими скулами. Но главное – глаза.

Вера и Настёна смотрели на фотографа. Сатурова смотрела на куклу.

А кукла на фото была… другой.

Дима несколько раз переводил взгляд с экрана мобильного на кровать и обратно, сличая. И нет, дело не в игре воображения, теперь это стало очевидно – кукла действительно изменилась. Она определенно увеличилась в размерах, и волос на голове у нее было больше, чем на фотографии… и куда больше, чем тем утром, когда Дима впервые эти, тогда напоминавшие пух, волосики увидел.

Он вспомнил про Окику – в которую, если верить байке из Интернета, вселилась душа мертвого ребенка.

Вселился ли кто-то в «маленькую»?

И почему Настёна до сих пор не дала своей кукле никакого имени – разве это не странно? Ведь все дети придумывают имена для игрушек.

Кто скрывается в «маленькой», которая в общем-то уже и маленькой не была, практически сравнявшись в размерах с Настёной…

И в конце концов чего этот «кто-то» хочет?

«Плевать. Нет куклы – нет проблемы».

Дима наклонился, чтобы взять пупса на руки, и, случайно коснувшись лежащей поверх одеяла руки дочери, чуть не ахнул. Кожа у Настёны оказалась ледяной и твердой на ощупь, как…

Как пластик.

Дима с ужасом уставился на дочь – на мгновение ему показалось, что в кроватке под одеялом лежит уже не Настёна, а ее мертвый холодный трупик. Несколько бесконечно долгих секунд он, затаив дыхание, внимательно следил за дочкой и успокоился, только поняв, что одеяло на ее груди пусть и медленно, но все же приподнимается и опускается.

Значит, жива.

Осталась сущая мелочь – унести куклу из комнаты так, чтобы не разбудить девочку.

Поразился тяжести – в «маленькой» было килограмма четыре, не меньше! Как только Настёне удавалось все эти дни таскать такую гирю…

«Если только прежде кукла не весила меньше, да?»

Он вышел из детской, удерживая пупса на вытянутых руках. Готовый в случае чего сунуть треклятую тварь за пазуху, зажать ей рот, открутить голову – пусть только попробует вякнуть свое чертово «ма-ма» еще раз.

* * *

Вернувшись, Дима быстро разделся и нырнул под одеяло к жене.

– Ну как? – Вера не спала. По голосу он понял – ждала.

– Финита ля комедия, – ответил Дима.

– Выбросил?

– Выбросил. Закончилось маппет-шоу.

Он опасался, что жена начнет что-нибудь высказывать, какие-нибудь сомнения насчет куклы и Настёны, но Вера неожиданно спокойно выдохнула:

– Ну и ладно…