Голоса из подвала

Дима выскочил из комнаты. Крича имя дочери, забежал в детскую, оттуда в ванную и на кухню. В последнюю очередь распахнул дверцы шкафа-купе.

– Да где ж ты…

Весь ужас произошедшего – смерть жены, бесследное исчезновение единственного ребенка – обрушился на и без того слабеющий разум Димы. Остатки сил покинули его. Колени стали ватными, ногу повело в сторону. Развернувшись перед шкафом, он осел на полку. Уперся затылком в покачивающиеся на вешалках зимние куртки и пальто. Скопившаяся на одежде пыль попала в глаза и нос. Какой-то частью разума он еще успел подумать, насколько же нелепо, должно быть, выглядит со стороны – перемазанный в крови, провалившийся в собственный шкаф, жалкий.

А потом Дима чихнул.

Одежда зашуршала. Куртки и пальто пришли в движение.

Дима подумал о мертвой девочке, которая никогда не рождалась. Девочке, которая никогда не видела света дня и собственных родителей. Припомнил слова Сергея Сатурова, мертвого, зарезанного собственной сумасшедшей женой, которому хватило силы воли и после смерти попытаться донести до него жуткую истину. Что нерожденным детям лучше всего в их собственном мире – мире мертвых.

Разве что мамы с папой не хватает.

– Нас…тя? – всхлипнул Дима.

– Ма-ма, – ответила пыльная мгла, и холодные пластиковые руки закрыли ему глаза.

* * *

…Обсуждая случившееся, соседи Сатуровых – дама в шляпке и усатый владелец «Калины» – делились подробностями и строили разнообразные теории. По всему выходило, что свихнувшаяся на фоне прерванной беременности Наташка зарезала собственного мужа, а потом еще и с семьей из соседнего района расправилась.

– Прикончила всех троих, – уверенно говорил усатый, стоя над раскрытым капотом и вытирая руки промасленной тряпицей. – Одного за другим. А потом сама…

– Что, и девочку, дочку их, тоже? – не могла поверить дама в шляпке.

– И девчонку тоже она, – кивнул усач.

– Нет, не так, – встрял, услышав, о чем речь, молодой парень.

Остановился, ослабил поводок, позволив своему псу задрать ногу возле куста.

– У меня брат в полиции работает, – пояснил он в ответ на молчаливое недоумение соседей. – Оперативником в той самой группе, которая там была, на месте преступления. Рассказывал, что родителей нашли прямо в спальне…

– Да-да, на кровати лежали, – поспешил усач продемонстрировать осведомленность. – Оба с перерезанными шеями, а девочка – между ними. Все семейство…

– Да нет же, – мотнул головой парень. – Между ними лишь детскую куклу нашли, с которой девочка играла. А самого ребенка в мусорном баке обнаружили, задушенную. Вот только экспертиза показала, что умерла она гораздо раньше, чем ее родителей убили. Дня на два…

– Всем нужно кого-то любить…

– Даже нам, даже нам, даже нам…

– Ведь истории существуют лишь для того, чтобы их рассказывали…

– Для тебя, для тебя, для тебя…

– Потому что мы тебя любим, мальчик…

– И девочек твоих тоже полюбим…

– Ты же знаешь, знаешь, знаешь…

– У нас хватит историй на всех…

Вэйфэеры

– Чертова жара, – пробормотал Владимир Шмелев, шлепая босыми пятками по паркету. Старинный паркет поскрипывал в унисон с многострадальными суставами. – Я же вызвал мастера вчера!

– Выходные, – сказала его супруга Диана. Она водрузила на кухонный стол ноутбук и изучала каталог одежды. Рядом стояла тарелка с завтраком для мужа, – придется подождать до понедельника.

– Как могли сломаться сразу два кондиционера? – недовольно бурчал Шмелев, доставая из холодильника бутылку с минеральной водой. Он плеснул воду в стакан и добавил кубики льда. Ледышки застучали о зубы.

Мужчина перевел дыхание, взъерошил волосы. Цыкнул на кошку, рискнувшую потереться о его щиколотки.

– Пошла вон!

– Не кричи на Перис, – поморщила жена носик.

– Сколько раз повторять, ее зовут Маша! И эта дрянь полночи играла с моими ногами.

Шмелев рухнул на стул. Выражение его лица стало еще угрюмей:

– Кукурузные хлопья? Ты серьезно?

– Здоровый завтрак. Кто-то планировал худеть.

Диана окинула взглядом его выдающийся живот.

– Бывает ли утро хуже? – Шмелев воздел глаза к потолку, сохранившему часть цветочного орнамента.

Будто бы отвечая «бывает», за стеной взревел перфоратор. Шмелев застонал.

Пять лет назад ему посчастливилось купить по отличной цене дом девятнадцатого века. В городе подобных домов было шесть, они располагались на уютной вишневой улочке: солидные и величественные. К покупке прилагался просторный двор, беседка, сарай… и совершенно невыносимый сосед.

Здание, некогда бывшее летней резиденцией московского помещика, в шестидесятые годы распилили на две отдельные жилплощади с разными адресами. Под лозунгом «всё для народа», улочку заселила партийная номенклатура. Отпрыском этой самой номенклатуры являлся Миша Плаксин, «сожитель», как мрачно шутил Шмелев.