Безумец в клетке оскалил зубы как бешеный зверь. Крепко сжал прутья решетки и тряхнул их с такой силой, что Петр невольно отшатнулся. Савелий задрожал в припадке, тряхнул решетку еще раз, другой, а затем неожиданно сник. Хватка его ослабла, а затем и сам он медленно отошел, едва ли не отполз назад, чтобы вновь слиться с тенью.
– Все… – донесся усталый шепот. – Хорошая глава должна получиться.
– Это точно.
Петр медленно протянул руку и выключил запись на магнитофоне. Подобрал с пола кейс, начал неспешно складывать туда бумаги и принадлежности со стола.
Пока он собирался, дверь снова открылась, и в комнату зашли двое в форме. Со всеми предосторожностями открыли камеру, заставили осужденного встать на колени и сложить руки за спиной, сковали. Один мужчина пошел впереди, другой позади Савелия. У выхода кареглазый обернулся к Петру:
– Вы идете? Мне еще дверь закрывать.
Петр кивнул, извиняясь.
Выйдя, он проследовал за первым надзирателем, который вел сгорбившегося Савелия по слабо освещенному коридору от одной решетчатой перегородки к другой. Смертник тащился, вяло реагируя на приказания пошевеливаться, не оглядываясь по сторонам, словно на его плечах висел груз неимоверной тяжести. В одном из глухих поворотов, когда охранник приказал Савелию встать лицом к стене и тот подчинился, Петр догнал их, достал из кобуры под полой куртки пистолет и выстрелил в затылок «соавтору». Надзиратель отвернулся, дожидаясь напарника, а палач еще дважды нажал на курок. Чтобы наверняка.
Петр Сергеевич вытер ладонь салфеткой, снял подаренные сыном наушники и положил на стол перед монитором. Теперь можно и покурить.
Встал, выудил из-под занавески початую пачку «Явы» – пристрастился к этой гадости еще в девяностых. Внутри лежал коробок со спичками.
За окном вечерело. Жужжал комар. Петр Сергеевич пришлепнул гадину на подоконнике, чиркнул спичкой и при свете маленького огня увидел собственное отражение в пыльном стекле – Галине ход в его кабинет был заказан, так что окна здесь не мыли уже давно.
На него смотрел человек-тень с большими квадратными глазами-очками, в которых плясало адское пламя.
Сколько лет прошло с того дня, когда отменили смертную казнь? Точно уже и не скажешь. Память старика, а он осознавал свои годы, слаба, выборочна. Савушка и другие «соавторы» давным-давно сгнили в своих безымянных могилах, оставив в память о себе лишь несколько аудиозаписей.
И еще книги, конечно. Их книги, пусть все они наполнены ложью и недомолвками, даже лучшие из них, что разошлись когда-то миллионными тиражами. Читатель не ведал, как добывается материал. Читатель не знал, кем работает человек с фотокарточки в углу обложки. Обманывать публику было так же весело, как и играть с «соавторами». Савушка, бедный Савушка! Ты мнил себя Жнецом, а Жнец сидел напротив. Ты думал, что играешь со мной, а все было в точности до наоборот.
В молодости осознание этого доставляло Петру известное удовлетворение. Ведь всякий раз, когда он брал в руку перо (карандаш, ручку – не важно), когда описывал на бумаге свои беседы с людьми из камеры смертников, – воспоминания вставали перед ним живой и яркой картиной. Сейчас, после многих лет без работы, эти картины поблекли и стерлись из памяти.
Но зато, спасибо Витьку, с ним оставались голоса… Даже теперь, спустя столько лет, голоса действовали безотказно.
Живые мертвецы говорили с ним в наушниках – визжали, ревели, стенали. Бахвалились, угрожали, смеялись, плакали. Кричали, шептали, мечтали. Доверяли ему самые сокровенные мысли, самые безумные идеи, дарили свои последние мгновения. Рассказывали о ночных кошмарах…
И Петр Сергеевич наслаждался. Всякий раз, когда накатывало волной, водопадом обрушивалось Великое Понимание: Он – лучший.
В дверь требовательно постучали.
– Дед, ну ты что, уснул, что ли? Обещал ведь на речку за карасями сводить!
– Сейчас, внучка, сейчас.
Петр Сергеевич улыбнулся своему отражению и затушил сигарету.
Он могущественнее их всех, он над богом и миром. Он отнимал жизни и рассказывал о своих жертвах, не таясь и не страшась ничего и никого. Он сделал бизнес на крови, обеспечив себя и семью.
Он – лучшая Парка.
Потому что всему свое время, а главное – каждому свое место.
И старик совсем не боялся смерти. Того мгновения, когда Жнец Жнецов коснется его невидимой рукой.
Петр был готов пожать эту руку.
Девочки спускаются в подвал
Она пришла в себя раньше, чем ожидал Алексей. Подняла голову, задышала носом. Закашлялась сквозь кляп, которым был заткнут рот. Оглянулась ошалело по сторонам. Заметила его.
Он поставил вторую канистру на мокрый дощатый пол, скрестил руки на груди и улыбнулся Фросе:
– Какая ты сильная. Я бы на твоем месте еще часа три дрых. Столько таблеток за один раз…
Не сразу, но в ее глазах начал теплиться огонек понимания. И почти сразу вспыхнул пламенем ужаса и гнева. Фрося яростно рванулась, деревянный стул под ней протестующе затрещал.
– Не шуми, пожалуйста, – попросил Алексей. – Слушай…