Голоса над рекой

(Ольга Берггольц)

"Вот бы и мне (как Монтеню!) написать такую статью, в которой мотивированно, а значит увлекательно (...), нашли бы место цитаты (...) не одна, не две, а целая река цитат".

(Юрий Олеша)

"Г" начиналось словами о Гейне:

"Гейне приходил в Лувр, часами просиживал около статуи Венеры Милосской и плакал. О чем? О поруганном совершенстве человека. О том, что путь к совершенству тяжел и далек, и ему, Гейне, отдавшему людям яд и блеск своего ума, уж, конечно, не дойти до той обетованной земли, куда его всю жизнь звало беспокойное сердце".

(Конст. Паустовский)

Кончалась страничка словом, о многом им говорящим:

"Гипс".

В "Д" она любила это: Двое и яблоко.

Изобразить эту фразу (название одного стихотворения Вероники Тушновой) так, чтобы яблоко было нарисовано, придумала она. Яблоко было красное, а черенок и листочек зеленые.

И это, из забытого нынче Эренбурга, из "Бури", любила:

Другие встретят солнце

И будут петь и пить,

И, может быть, не вспомнят,

Как нам хотелось жить.

"Е" с первой строки содержало мысль, касаемую посадки посторонних в "Росинанта"

("чужая людская беда" - в стихотворном посвящении мужу из подаренного ему алфавита).

Если жизнь облыжная

вас не дарит дланями

Помогите ближнему, помогите дальнему!

Помогите встречному, все равно чем именно,

Подвезите женщину - не скажите имени!

(Андрей Вознесенский)

И была приклеена ее фотография, очень подходящая к этому случаю: мольба на лице, прижатые к груди руки - так, по какому-то поводу она была снята в позе просящей.

"Если человек во сне в Раю и получил в доказательство своего пребывания там цветок, а проснувшись, сжимает этот цветок в руке - что тогда?!" (Колридж, 18 век)

Страница с буквой "Ж" наверху начиналась с фамилии Желтков.

Сбоку, обрамленная волнистой тоненькой рамочкой, была фраза, относящаяся к этой фамилии, на что указывала золотая стрелка.

"... то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение (...)

L. van Beethoven. Son. N 2, Opus 2. Largo Appassionato".

(А.Куприн)

"... жизнь все же не символ, не одна-единственная загадка и не одна-единственная попытка ее разгадать, что она не должна воплощаться в одном конкретном человеческом лице, что нельзя, один раз неудачно метнув кость, выбывать из игры; что жить нужно - из последних сил, с опустошенною душой и без надежды уцелеть в железном сердце города - ПРЕТЕРПЕВАТЬ (выделено автором - Д.Ф.). И снова выходить - в слепой, соленый, темный океан".

(Джон Фаулз)

"Желаю новогоднего счастья навсегда".

(Бел Кауфман, внучка Шолом-Алейхема)

Ну, а на странице с буквой "3" было это самое стихотворение о понедельнике:

Захотелось солнечной

Наконец-то встречи "..."

Здесь была и строка Мандельштама:

"За стихи у нас убивают".

У него была одна-единственная фотография родителей. Он тоже был с ними, сидел в середине. Ему было 17 - канун 18-летия и ухода в армию.

И эту единственную фотографию он, очевидно, еще в студенческие годы или, может, в первые годы их жизни здесь заложил в какую-то толстую книгу, чтобы распрямить, и так с тех пор не мог найти. Каждый год он пересматривал книги, листал, тряс их, но фотографии так и не нашел...

Были у него за войну всего одно письмо и открытка от матери (все письма за 8 месяцев до войны пропали во время отступления под Лепелм), справка из их сельсовета и письмо-треугольник от матери друга его детства Зямы Фалкова, сгоревшего в танке.

Вот и все, что было из дома...

Причем, письмо и открытка, как и справка из сельсовета, были даже не на его имя.

Первые на имя его друга Моси, с которым он уходил вместе в армию и вместе потом служил год, а справка - на имя московского дяди, брата мамы.

С конца июня 41 года мать почему-то перестала получать письма сына, хотя он был жив и здоров и, главное, рядом с Мосей, вот мать и писала Мосе.

"Нагартав, 26/VII 41 г.

Здравствуй, дорогой Мося!

Только что твои родители получили твое письмо от 9/VII, в котором ты не пишешь привет от Лейвуси. Нашим переживаниям и волнениям нет границ. От Лейвуси мы получили письмо от 27/VI, и с тех пор ни слова. Прошу тебя, дорогой Мося, с получением этого письма написать нам, где сейчас находится наш сын, служит ли он по своей специальности, все ли вы, наши нагартавские ребята, вместе, а если нет, далеко ли вы все друг от друга.

Мы читаем газеты, слушаем передачи из действующей армии и очень за вас беспокоимся.

Сегодня твои родители напишут тебе письмо.

Будь здоров, желаю тебе и всем нашим ребятам остаться целыми и невредимыми и с полной победой над лютым врагом вернуться домой.

Мать твоего друга Лейдерман П.Д.

Учти, Мося, наши волнения и напиши сразу ответ".

Вскоре Мосе пришла открытка, написанная через 4 дня после этого письма.

"Нагартав, 30/VII 41 г.

Здравствуй, Мося!

При получении сей открытки немедленно напиши мне, где сейчас находится наш сын, мы от него не имеем с 27/VI никаких писем. Нашим переживаниям нет границ.

Надеюсь, что ты сейчас же ответишь нам. Дома у вас благополучно. Будь здоров, желаю тебе остаться целым и невредимым.

Мать твоего друга Лейдерман П.Д."