Голоса над рекой

Насчет слез. Он никогда не плакал (как и не падал). Правда, раз, один раз - было. И она слышала, как он плакал, точнее, кричал в голос. Это, когда она приехала от профессора из их областной клиники, и муж узнал, что ей предстоит операция. И какая.

...Он сидел на краю ванны, включив широкую струю воды, чтобы крика не было слышно, а она в этот момент случайно вошла в ванную.

В своего "Росинанта" людей сроду не сажал, это уж никогда! И придумывал в оправдание всякую всячину: вдруг, например, сядет к ним ненароком какой-нибудь хулиган, вдруг придется задержаться где-нибудь из-за этого пассажира, а ей в это время надо будет, скажем, срочно попасть домой, чтобы лечь - нехорошо ей станет, да мало ли что может быть, если в машине посторонний!.. Хотя она-то всегда умоляла остановить машину. И все это хотя "Великана" читал и прекрасно знал, как эта повесть любима женой.

Муж внимательно прочел подаренный ему АЛФАВИТ, и он ему понравился.

Спустя какое-то время жена забрала его - он лежал в стопке книг на стуле возле кровати мужа, но никогда им не перечитывался.

Теперь блокнот стоял на полочке над ее письменным столом.

Муж не заметил исчезновения.

Почти все, что было в этом алфавите, она знала наизусть. Цитаты... Но были не только они - были и ее стихи и мысли, а цитаты... Они ведь тоже были ее! Ее, сокровенное, без чего она не могла бы теперь быть собой и чем так хотела, именно как СВОИМ, поделиться с другими, сейчас - с мужем...

(Таких алфавитов было сделано ею разным друзьям 15 штук и всем по-разному в смысле содержания, выбора цитат и оформления. Надо сказать: труд большой.)

Цитаты - цикады, говорил Мандельштам, потому что ими неумолимо напоен воздух. Ты становишься СОБСТВЕННИКОМ ЦИТАТ, введя их в свой духовный мир. А ее духовный мир был настолько НАПОЁН ими, так ими НАПРЯЖЕН, что мог бы просто взорваться!..

"А" начиналось двумя словами:

Аббат Прево.

За ними шла строфа стихотворения:

А навстречу,

улыбаясь,

В блеске солнца, как в тиаре,

золотая,

голубая

Беатриче Портинари...

(Б.Пильник)

Айда! День выбросил дугу!

(Алик Ривин)

Еще:

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на Песни Песней.

(Анна Ахматова)

Были и такие слова:

"А чья-то огромная многосердечная доброта до сих пор склоняется надо мной, извлекая со дна любой печали".

(Белла Ахмадулина)

И очень дорогие ей слова Анны Ахматовой, которые всегда связывались с отцом, с посещением его в лагере:

А я иду - за мной беда!

Не прямо и не косо,

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса...

Кончалась буква словами (и музыкой!) детской песенки, которую сочинила их младшая дочь, когда ей было 14 лет:

А там вдали - рассвет,

А там вдали - преград нет,

А там вдали - идет пароход,

А там вдали - мой друг идет.

Рассвет, рассвет ясный,

Рассвет, рассвет красный,

Люблю тебя, рассвет, каким бы ты ни был,

Люблю тебя, рассвет, каким бы ты ни был...

Ноты песенки были написаны сбоку - сестрой, закончившей музыкальную школу. Она и мелодию песенки сочинила.

А все-таки жизнь хороша, И мы в ней чего-нибудь стоим!

(Арсений Тарковский)

Отец очень любил спидолу и, когда было время, часами слушал всякие ВОЛНЫ (особенно летом, в отпуске...)...

Когда он купил ее, младшей дочери было 8 лет, и она первый год вела тогда дневник. В нем есть такая запись, как и остальные, написанная красивым детским почерком с наклоном и нажимом, которая называлась "Папа" (дневниковые ее записи много лет потом все еще были с заголовками):

"15 июня 1966 года, Среда.

ПАПА Мой папа врач-хирург. Он много спас людей. У него есть радио по имени SPIDOLA.

Он ее очень любит".

Spidola была написана крупно, красным карандашом.

- Да, папочка! Юлька передала тебе, лови! - старшая дочь бросила отцу небольшую, вроде металлическую вещицу.

- Что это?

Отец держал в руках маленький прямоугольничек светлошоколадного цвета с какой-то надписью.

- Что это? Что написано?

Это был маленький портсигар, изящный, с закругленными краями, или, может, сигаретница, с выпуклыми буквами поверху. Отец взял очки, висящие у него на шее, на веревочке, надел их и прочел:

- Брейнц майн харц. По-еврейски. Наискосок было написано.

Читать надо было справа налево.

- Переведи!

- Гори, мое сердце, - перевел отец.

Все рассмеялись.

Руки у отца слегка дрожали. Такой легкий тремор был у него уже давно от многолетнего неумеренного курения - по 2 пачки "Беломора" в день, а то и больше, и, главное - начинаемого непременно и ежедневно натощак, но тремор не мешал ему хорошо оперировать и делать даже тонкие операции, как, например, удаление крохотного камешка из юксто-везикального отдела мочеточника, то есть -предпузырного, расположенного глубоко в малом тазу, почему и трудно было тут работать. А он еще делал это быстро и ловко.

У него были выпуклые ногти - так называемое часовое стекло, а ногтевые фаланги - утолщены и закруглены, словно барабанные палочки. Они так и назывались в медицине. Сходство с ними усиливалось от этого часового стекла - фаланги были еще более выпуклыми, - еще больше походили на барабанные палочки.

Чаще всего это бывало у больных с хроническим бронхитом и эмфиземой легких, которые у отца были.