Голоса над рекой

Иные двигались при помощи особой палочки со вправленной в нее пружинкой, которая («Волшебная», — сказала старшая дочь) словно накачивала волчки сверху вниз — заводила их.

А волчки прибыли не просто так…

Как-то дед прислал из Москвы младшей внучке, тогда совсем маленькой, один волчок. Деревянный, с длинной ручкой, с оранжевыми пятнышками на круглом основании.

Внучка поиграла с ним, поиграла и бросила, а бабушка взяла себе — просто так, посмотреть. Но он так и остался у нее, и она часто потом крутила волчок.

Сидит, бывало, за столом, вся ушла в себя и крутит, крутит… А волчок, кружась, был словно русская девушка в оранжевом сарафане…

Кружился он подолгу, никогда не разбегался — всегда только на одном месте, всегда перед глазами бабушки и, казалось, совсем и не кружился стоял, только юбочка слегка двигалась.

Бабушка неотрывно смотрела на него, а он кружился, стоя на месте, кружился, кружился, кружился…

И он здорово стерся от этого кружения, ножка, на которой он плясал, почти вся скружилась…

После смерти бабушки мать взяла волчок к себе и тоже стала вертеть его в особые минуты, и тоже неотрывно смотрела на него. Не сразу, правда, волчок несколько лет простоял у нее на столе, а потом — начала… Потом младший зять сделал ей еще один волчок — маленький-маленький, черный выточил на станке у себя на СЮТ из какого-то угольно-черного металла. Этот кружился как бешеный, очумело кидался во все стороны… Потом дочери купили в «Детском мире» еще несколько волчков, тоже славных, хотя и не таких красивых, какие сейчас прибыли.

Мать крутила волчки так: то по отдельности, по очереди, то пускала все сразу, но чаще всего тот, в оранжевой юбочке, бабушкиной мамы. И до того докрутила, что ножка уже совсем стерлась, полностью, и волчок больше кружиться не мог — почетный, стоял на столе, привалившись на бок.

И вот — целая гора их!

Вначале, наверное, у всех мелькнуло: Главный Подарок! И мать подумала так. Но нет, вскоре все поняли: нет, не он. Как поняли — не объяснишь, но поняли правильно. Действительно, не он был.

Мать была очень рада волчкам. — Где же их держать-то теперь? — спросила она.

Младшая дочь подскочила к дивану, вытащила из груды привезенных вещей плетеную вьетнамскую корзиночку:

— Вот!

Но волчки все туда не влезли.

— Найдем! — сказала она. — Пока пусть останутся в пакете. Сестра стала закладывать волчки в целлофан, в котором их привезла, освобождая стол для новых вещей.

— Удивляюсь я вам, — сказал отец, — ну зачем это? Да еще столько! Ведь мусор! — он взял один волчок и стал пытаться завести его у себя на ладони.

— А ну, скажите: почему волчок не падает во время движения? — спросил он.

Все молчали, а зятья улыбались.

— А где еще применяется принцип действия волчка?

Зятья продолжали улыбаться — женщины растерялись.

— Эх вы! — сказал им отец и отдал свой волчок старшей дочери.

Наконец, спустя 25 лет после начала их работы, она пошла посмотреть, как муж оперирует.

Вначале, правда, она попала не на операцию, а на амбулаторное выжигание (электрокоагуляцию) опухоли мочевого пузыря. Тоже, конечно, операция.

Потрясло ее два момента.

Во-первых, что спасение человека было равно мгновению. Ну и то, как вел себя муж, как выглядел.

Ррраз!.. И все! И:

— Вы можете идти домой. Все в порядке.

Бабка встала и пошла домой.

А вел себя муж и выглядел так: войдя в урологический кабинет, сорвал с крючка свой халат, надел его, застегнув сикось-накось — не на те пуговицы, надвинул на лоб колпачок и, как мальчишка к калейдоскопу (голова почти вся седая), приник к цистоскопу (прибор для осматривания мочевого пузыря), прямо упал в него — засмотрелся.

Потом, не отрываясь, поманил меня рукой: — Смотри.

На нежно-розовой слизистой мочевого пузыря, заполненного слабым раствором фурациллина, я увидела остаток опухоли (до того уже было выжжено четыре части), живой и наглой, — жуткую «цветную капусту» — алую, с гадким ворсом по поверхности.

Рядом были черные и белые пятна — участки некроза (омертвения) и рубцевания — результат предыдущих коагуляций.

— Видишь? Отходи.

Я отошла, а он махнул сестре: давай, мол, включай т о к! Сестра включила диатермию (аппарат для физиолечения и электрокоагуляции), и он снова «упал» в цистоскоп: повел как-то рукой с электродом — раз, другой, третий… Миг. И все.

И:

— … можете идти…

До того, как больная ушла, я снова посмотрела в цистоскоп. Наглости как не бывало! Опухоль опала, скукожилась, по ее окружности плавали хлопья… Алость в центре сменилась буро-коричневым, отдельные ворсинки поблекли, сморщились…

Судьба ее была решена!

Левка сдернул халат, и мы поехали домой.

А ведь это рак мочевого пузыря! Рак! Но бабка будет жить, долго жить.

(Она на самом деле прожила потом еще долго — 15 лет и умерла от болезни сердца, от склероза — «по старости», в 89…

Рецидива опухоли обнаружено не было.)

А потом, в том же году и в том же месяце она увидела и как муж оперирует.

Когда она вошла в операционную, больной уже лежал на столе. Это был парень лет 19–20. Глаза были закрыты, под ними трепетали пшеничные ресницы.