«Л».
«Люди, милые люди, здравствуйте!»
«М»
«Мы все сошлись на том, чтобы как можно лучше ухаживать за страждущим человеком, иногда держать его за руку, дарить хоть каплю дружеского тепла, ведь даже за пять минут можно порой одолеть отчаяние»
Здесь было и мое стихотворение «Мама и город».
Микеланджело — Микеланьоло ди Лодовико ди Лионардо ди Буонарроти Симони (так звучит полное имя Микеланджело) родился 6.111.1475 года.
«Мне часто приходит в голову мысль о том, что неплохо было бы пересказать (…) все те сюжеты литературных произведений, которые поразили меня. Первым вспоминается «Принц и нищий». Нет, нет, ничто не вспоминается отдельно врывается целый вихрь!»
(Он сам пересказывает (и весьма своеобразно рассказывает о самих авторах!)
Данте, Монтеня, Гете, Л.Толстого, Тургенева, Пушкина, Достоевского, Марка Твена, Ростана, Уэлса, Ренана, Хемингуэя, Б.Шоу, Карела Чапека, Бунина, Делакруа, Ван Гога, Моцарта, Хлебникова, Ренара, Бетховена, Шаляпина, Маяковского…
И он пишет (пересказывает о львах, собаках, гориллах, кошках, лисицах, воробьях, птице-секретаре, бабочках, павлинах, разных деревьях… И все это, чтобы в конце концов воскликнуть: «Да здравствует мир без меня!»)
«Н»
«Надо соизмерять свои силы. В этом, очевидно, мудрость. Но я не мудрый. Я любящий. Таким меня и запомните».
«Невозможно, чувствуя ответственность, приходить в отчаяние»
«Не боги горшки обжигают? А жаль!»
Примерно с 11 до 15 лет я часто ходил со своими друзьями на окраину села, на маслобойку, которой заведовал дядя Соломон, отец моего друга Илюши Когана.
Увидев нас, идущих сюда, дядя Соломон выходил на дорогу — встречать. Он махал сложенной в руке фуражкой и кричал:
— Кум цу мир, майнэ тайерэ! («Идите ко мне, мои дорогие!»)
Мы кидались к нему.
За ухом дяди Соломона был всегда воткнут какой-нибудь цветок — то ли ярко-синий колокольчик, то ли ромашка… Один раз — не за ухо, а под фуражку был вставлен совсем маленький подсолнушек.
Нам предстоял чудесный пир, дивное лакомство: лущенный подсолнух разных видов.
Подсолнухов в нашем селе было, конечно, навалом — Украина! Но дело в том, что на маслобойке ничего не надо было лущить! — все было готово!
Мешки, разные емкости — ешь до отвала!
Кроме сырых, белых семечек, были и жареные, коричневатые. Жарились они здесь же, в специальной круглой жаровне с механической мешалкой. Это делалось перед тем, как выжать из подсолнуха масло — на особом прессе. До макухи, жмыха.
Любые семечки — сырые или жареные — мы могли брать здесь сколько угодно. И мы брали. Горстями. Горсть запихивали в рот и тут же снова набивали его, не успев прожевать первой.
Жевали до обалдения, пока не заболевали мышцы лица, пока сами не превращались в прессы, в выжималки, откуда текло подсолнечное масло — до подбородка, на грудь…