Голоса над рекой

Клоун, календарь, клен, канатоходец, кинуться, кларнет черешневый, коростель, ковшик, комелек, комочек, кондуктор, коняга, королевна, колчедан лучистый, крик, крокус, крылечко, купава, котелок…

На «Н»:

Невозвратно, нефрит, новогодний, «неизбежные глаза», нет, няня, несказанный, непреложно… Хватит! Смешно.

Это же почти все слова можно переписать!

Тут и само слово, просто само по себе, название, могло быть бесконечно красивым, когда смысл его, содержание, не имело значения. Ах, опять нужны примеры?..

Ну вот, ну вот хотя бы «крокус». Что за цветок этот крокус, она не знала, так как не видела его, а, может, видела, да не знала, что это он, а вот слово, само слово какое!! Или, например, «волглый». Здесь как бы наоборот. Ну что хорошего быть, скажем, волглым или иметь, например, волглое белье?.. А слово красивое.

«Иное название еще драгоценнее самой вещи», — говорил Гоголь.

Конечно, очень часто «название» и «вещь» совпадали. Например, «разнотравье», «вальс»…

Слово часто дорого тебе по какой-нибудь ассоциации, как особый условный знак, твой знак, память о чем-нибудь…

Для нее одним из таких было как раз слово «волглый» — частый эпитет у Тушновой, поэтический, о многом говорящий, или, например, «ветка», «клоун», «канатоходец»… Ее слова. Да мало ли…

О словах можно диссертацию написать…

Все! Достаточно, что у нее есть блокноты с этими любимыми, дорогими ей словами.

Хватит!

В алфавите, подаренным ею одной из подруг, было такое посвящение:

Я антологию из слов,
Их сочетаний, изречений,
Стихов, отрывков из стихов
Вам отправляю со значеньем.
Да-да, я отправляю все
Вам со значеньем, а не просто,
Чтоб вспомнить все,
Что было в прошлом
Прекрасного,
И что возможно
При помощи все тех же слов
Прекрасное сейчас
Во всем!

Между прочим, антология означает «собрание цветов» по-гречески…

8. РАБАТ

Старшая дочь писала им все три месяца часто и много. Она почти каждый день ездила в Москву из Орехово-Зуево, где были ее курсы усовершенствования, и в электричке — 2 часа! — писала.

Она знала, что не сможет удержать в памяти все детали теперешней своей жизни в их свежести, чтобы рассказать о них дома и, в конце концов, все забудется. А она столько интересного увидела и узнала, что ни за что не хотела, чтобы хоть что-нибудь из этого пропало, чтобы ее родные не смогли бы всего узнать и были бы здесь обделены.

Кроме того, она была очень эмоциональной и должна была сразу же реагировать. Она и реагировала: плохо спала, часто плакала, ну и писала…

И еще: письма эти были как бы планами для ее будущих рассказов, определенными конспектами, поэтому писала она по возможности подробно и просила хранить письма, так как по приезде будет рассказывать по ним ведь письма все равно не заменят рассказа и, как говорила Юлька, — «в лицах». (О… это была их семейная манера — в лицах! И Юлька, говоря так, переживала, зная, что и она попадется в живых этих картинках, особенно выговором — она своеобразно картавила.)

Одно из писем содержало как бы детальный отчет о помещении материнских мест. И это было п исьм о, не «определенный конспект», и письмо особое.