Голоса Памано

Что ж, монсеньор, на мой взгляд, сия причина вряд ли может что-то значить для вас, но из соображений элементарной воспитанности и вежливости я все же поделюсь ею с вами: я делаю это во имя любви. Любви, что движет солнце и светила, монсеньор. Я поклялась, что всегда буду любить и почитать этого человека, что бы ни произошло, не важно, сможем мы заключить брак или нет. Я поклялась в этом в хостеле Айнета, где мы встречались тайком от всех. И да не бросит никто первый камень, ибо никому не дано познать высокую безгрешность наших чувств. Да, у нас была физическая любовь, это так, но она была лишь продуктом ошеломительной, глубинной, всепроникающей любви и уважения. Да, я никогда не была святой, но я твердо знаю, что наша любовь была священной. С самого первого прикосновения, когда его пальцы дотронулись до меня, чтобы поправить положение руки во время позирования для портрета, и до спокойного тона его голоса, надежности, которую источал его чистый взгляд… Его взгляд, такой же безысходный, как мой, тогда, в нашу последнюю ночь, словно мы оба знали, что случится… Я уже говорила, что совсем не святая, и замуж я вышла лишь затем, чтобы осуществить акт справедливости. Я не любила Сантьяго, но мне было удобно выйти за него замуж, дабы выполнить свою миссию. И с этим полным ничтожеством Таргой я легла в постель по той же причине. Но в один прекрасный день я познакомилась со своей большой любовью, я познала несказанную любовь, и она ускользнула у меня сквозь пальцы по вине жизни. А ныне, монсеньор, единственная память, оставшаяся об Ориоле, – это та, что храню я; больше никто о нем не помнит. Правда, остался небольшой след в Торене, деревеньке, в которую вы никогда не поедете, монсеньор, потому что там вы испачкаете туфли и подол сутаны. Так вот, в Торене остались две таблички, которые гласят улица Фалангиста Фонтельеса; это маленькая, круто поднимающаяся в гору и устланная коровьими лепешками улочка, которую местные жители упорно продолжают называть Средняя улица и по которой с момента ее переименования ни разу не прошли три женщины из этой деревни. Ориол не заслужил такого забвения, и я считаю, что несу ответственность за исправление этой ошибки. Политический режим Франко рано или поздно закончится, придут новые власти, которые решительно отвергнут все старое и снимут таблички. Первое, что они сделают, – переименуют улицы. И тогда Ориол умрет еще раз. Он был хорошим человеком, несмотря на все, что случилось. Конечно, он был фалангистом, но для той эпохи это вполне естественно; однако он вовсе не заслужил той ненависти, с какой о нем вспоминают. Вот по этим причинам, а также по некоторым другим, которые в данный момент не приходят мне в голову, много лет назад я приняла решение воспользоваться инициативой, предпринятой после ознакомления с обстоятельствами смерти сеньора Фонтельеса настоятелем нашего прихода и моим дядей, монсеньором Аугустом, которого вы прекрасно знаете; и состояла сия инициатива в том, чтобы начать процесс по провозглашению моего Ориола Блаженным. Я поняла, что режимы приходят и уходят, а Церковь непоколебима. И посему решила превратить Ориола в негасимую звезду сей Церкви. В конце концов Ориол станет святым, я и хочу дожить до этого момента. Дабы иметь возможность почитать его публично, монсеньор. Я совершаю огромное усилие, чтобы быть с вами до конца искренней, и лишь я одна знаю, чего мне это стоит. Беатификация и канонизация Досточтимого Фонтельеса превратились в главный смысл моей жизни – настолько, что я пожертвовала многими открывавшимися передо мной возможностями. И никто не вправе осуждать мой выбор. Однажды вы сказали мне, что я не могу вступить в Опус по причине одного аспекта моей частной жизни. Да, у меня был любовник, это правда. Он был у меня двенадцать или тринадцать лет. Да, я знаю, чтó вы мне на это скажете, но я никогда не была святой. Вот кто святой, так это Ориол. Я – женщина, которая любила мало, но очень глубоко и сильно. Думаю, и ненавижу я так же. Я оплакивала смерть и утрату Ориола так же, как в свое время смерть своего отца и брата. Плакала тайком от всех, на протяжении многих лет; тайком, потому что никто не должен был знать об этой моей душевной муке. Я плакала и беспощадно работала. Пока однажды не сказала себе хватит и убрала платок в карман. Я чувствовала себя очень одинокой, прежде всего потому, что мой муж весьма своеобразно воспринимал институт брака. Когда Сантьяго умер, я решила, что все, хватит мне одиночества, что у меня тоже есть право на… вы же понимаете меня, правда? И нашла себе паренька, который звезд с неба не хватал, но обладал хорошим здоровьем, всегда был под рукой и немного помогал мне в делах. Я не просила, чтобы он любил меня, нет, только ублажал в постели. И я никогда его не любила, хотя тень ревности в наших отношениях проскользнула. Я не прошу, чтобы вы это поняли, монсеньор, но тайная связь с этим сукиным сыном Кике Эстеве длилась до тех пор, пока не перестала быть тайной для других. А потом я дала обещание моему Ориолу и намерена сдержать его: больше в моей жизни не будет мужчин; я не могу позволить, чтобы хоть что-то выходило у меня из-под контроля. И потом, мною движет еще одна вещь… Понимаете, монсеньор, в глубине души мне кажется, что я все это делаю, чтобы отомстить Богу…