Голоса Памано

Жорди вышел из комнаты, на ходу снимая куртку. Она знала, что как только она сядет в машину, чтобы отправиться на пару дней в Барселону, на обследование к гинекологу, Жорди сочтет себя свободным от всех уз и, не стесняясь, бросится в объятия своей таинственной возлюбленной. Она знала это, была в этом абсолютно убеждена. Но не могла этому помешать. В конце концов, она тоже в каком-то смысле обманула его, потому что по приезде в Барселону она не пошла навещать никаких родственников, а отправилась в контору по усыновлению в поисках родившейся в сорок четвертом году девочки, у которой фамилия могла быть Фонтельес, а мать звали Розой. Если только она родилась в Барселоне. Потеряв два часа на безуспешные поиски в огромном ворохе данных, она решила пойти по призрачному следу, на который навели ее тетради Ориола, где упоминался некий доктор Аранда, возможно специалист по туберкулезу, работавший, возможно, в туберкулезной больнице. Однако и здесь ее ждало разочарование: послушайте, сеньора, на что вы рассчитываете, какой-то врач, работавший в сороковые годы… И она ушла с поникшей головой, думая, что, может быть, и правда пора остановиться, кто заставляет ее вмешиваться в чужую жизнь, ведь я не историк, не детектив, не родственница участников событий; однако она понимала, что безнадежно вовлечена в эту историю уже хотя бы потому, что прочла тетради Ориола. Пока Тина размышляла обо всем этом, направляясь к выходу из больницы, из-за стойки вышла медсестра, сидевшая рядом с той, к кому она первоначально обратилась, и сказала, что на чердаке больницы лежат пакеты с регистрационными карточками, в свое время рассортированные и перевязанные бечевкой, их очень легко разобрать; и когда у Тины все руки уже были перепачканы серой пылью, скопившейся на хрупких, с легким запахом плесени бумажках, она обнаружила среди врачей, работавших с сорок второго по сорок девятый год, доктора Жозепа Аранду и поняла, что если записи в те годы велись более-менее аккуратно, то она сможет отыскать имена пациентов доктора. В списках поступивших в больницу в интересующие ее годы она нашла десятки женских имен, среди них несколько Роз, но возраст ни одной из них не подходил. Когда Тина уже начинала понимать, что бездарно теряет время, ей пришло в голову посмотреть личное дело доктора Аранды. Оказалось, что он служил также и в больнице Торакс в Фейшесе. С поистине евангельским упорством она взяла новый след, отдавая себе отчет в том, что во второй половине дня у нее номерок к врачу и ей надо подготовиться к визиту, а вечером – ужин с матерью, к которому надо готовиться гораздо более тщательно, чем к посещению врача. Через два часа она уже сидела в архиве больницы Торакс в Фейшесе и оторопело смотрела на четыре карточки женщин с детьми. Только одну из них звали Роза. Роза Дакс. Но у нее был сын, а не дочь. Еще один ложный след.

В семь часов уже темнело. Женщина, о появлении которой извещал ее хриплый кашель, сидела с ребенком на руках в пустынном помещении с высокими потолками. Вошла сестра Рената.

– У доктора Аранды очень много дел, он будет занят до самой ночи.

Ответа она не дождалась, потому что в этот момент женщина потеряла сознание, но, падая, инстинктивно прикрыла новорожденного руками. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит в огромном зале на кровати, отделенной от других кроватей чем-то вроде тканевой ширмы, и над ней склонилось юное лицо сестры Ренаты; словно сквозь сон, она услышала, как монашка говорит да, она проснулась, доктор. И снова погрузилась в беспамятство, не в силах даже спросить о своем ребенке. Она не слышала, как доктор Аранда, нахмурив лоб, говорит все очень скверно, не знаю, можно ли что-то сделать; почему она пришла так поздно?