Голоса Памано

– Аминь, – хором ответили восемьдесят три человека, собравшиеся на скромную церемонию в приходской церкви Сант-Пере в Торене, куда им всем волей-неволей пришлось приехать, поскольку этой взбалмошной Вилабру нравится доставлять людям неудобства и заставлять их ступать по коровьим лепешкам, в то время как гораздо логичнее было бы провести обряд крещения в барселонском кафедральном соборе. Так нет же, изволь ехать в тмутаракань. А дело это нешуточное: потрать целый день, возьми машину и будь добр выпачкать туфли в деревенской грязи. Аминь, хором ответили восемьдесят три приглашенных с улыбкой на лицах. Этим восьмидесяти трем приглашенным было глубоко наплевать на Сержи-Ориола. Двадцать шесть процентов из них находились там лишь для того, чтобы их увидела сеньора Элизенда, выступавшая в качестве крестной матери своего первого внука, хотя в его жилах не было ни капли ее крови. Двадцать целых пять десятых процента хотели, чтобы Марсел Вилабру-и-Вилабру увидел их на крестинах своего первого сына, пусть их у вас будет еще много-много, сеньор Вилабру. Менее девятнадцати процентов (если точнее, то восемнадцать целых семь десятых) были заинтересованы в том, чтобы их увидело семейство Сентельес-Англезола-и-Эриль, хоть целиком, хоть в лице представителя одной из ветвей благородного рода: политической (привилегированный доступ к информации о реальной ситуации в Сахаре), экономической (угроза идиота-инспектора, не имеющего никакого представления об истинном положении дел, поскольку он слишком молод и у него ветер гуляет в голове. Да он мне в офисе все вверх дном перевернул, черт бы его побрал!), сентиментальной (да, я люблю Бегонью Сентельес-Англезолу Аужер, которая приходится Мерче кузиной по линии Сентельес-Англезола и Аужер, поскольку Аужер – это те же Эриль из рода Эриль-Казассес, но только она гораздо красивее и неприступнее, чем Мерче. Нет, вряд ли она девственница. Думаю, что нет. Но какая разница, дружище). Возможно, самую компактную группу последнего блока составляли подруги Мерче, все, разумеется, очаровательные как на подбор, которые думали какая смелая эта Мерче, но ведь это так вульгарно заводить ребенка. Из оставшихся тридцати четырех целых восьми десятых процента половину представляли прямые родственники, присутствие которых было обязательно, а остальную часть – смешанная публика, среди которой выделялись совершенно особые случаи, как, например, Хасинто Мас; впрочем, последнему в любом случае непременно надо было в этот день находиться в Торене, ибо назавтра он должен был везти сеньору к врачу, а потом, вне всякого сомнения, к какому-нибудь канонику или епископу; ведь с тех пор, как она не спит с этим сукиным сыном Кике Эстеве, она у меня стала настоящей богомолицей. Надо сказать, Хасинто Мас был единственным из присутствующих (ибо адвокат Газуль лежал в постели с гриппом), то есть одной целой двумя сотыми процента из пришедших на крестины Сержи Вилабру (из Вилабру-Комельес и Кабестань Роуре и из Вилабру из Торены и Пилар Рамис из Тирвии, той еще шлюхи, но лучше я промолчу из уважения к бедному Анселму, предполагаемому теоретическому прадеду младенца) и Сентельес-Англезола (из Сентельес-Англезола, состоящих в родстве с семьей Кардона-Англезола по линии Англезола и с семейством Эриль де Сентменат, поскольку мать Мерче – дочь Эдуардо Эриля де Сентмената, который через три недели после первого приступа грудной жабы умрет, бедняга, от инфаркта на фоне разразившегося скандала с банком «Понент»), кто знал, что отец новорожденного, Марсел, не родной сын сеньоры и что его в свое время непонятно по каким причинам забрали из туберкулезной больницы в Фейшесе. Хасинто Мас знал о своей хозяйке все: знал о ее достоинствах и недостатках, страхах и радостях, моментах слабости и вспышках гнева. И даже о великом обмане. И вплоть до недавнего времени она была благородной, справедливой и элегантной. И для него никогда не составляло никакого труда беззаветно служить ей – служить ей в качестве раба, ибо она была богиней. Я люблю тебя, Элизенда. Но в последнее время ты все чаще ищешь повод, чтобы побранить меня. Уже не очень хорошо, Хасинто, ты все делаешь очень хорошо, а почему ты остановился здесь, осторожно, не тормози так резко, почему ты не сказал мне, что я забыла пальто, ты что, в облаках витаешь, Хасинто, черт возьми. Любая моя самая незначительная оплошность вызывает ее недовольство, да-да. Но я все равно люблю тебя, несмотря ни на что: ты стареешь, Элизенда, и не отдаешь себе отчета в том, что у меня тоже есть сердце. Или что, я для тебя не важнее машины? Послушай, я не знаю, по какой причине ты усыновила этого ребенка в те безумные времена, когда маки вовсю распоясались, и почему ты отправилась за ним в Фейшес. Если для этого была какая-то конкретная причина, рано или поздно я ее выявлю. Мне не нравится, что у тебя есть от меня секреты, и это после того, как я столько лет подтирал дерьмо за всем твоим семейством. Особенно за мальчишкой. Аминь.