– Да нет, что вы. Это из-за сахарного диабета, для которого характерно обильное выделение мочи, или полиурия. Если использовать более точные термины, это диабетическая васкулопатия, диабетическая ретинопатия, которая приводит к амаврозу.
– Амавроз… – Осторожно, вдруг это заразно.
– Или, что то же самое, к слепоте.
– Ах, к слепоте. Откуда вы так хорошо разбираетесь в медицине?
– Просто у меня железная сила воли. Поскольку сидеть в лавке мне было скучно, я принялась изучать аптечное дело. Меня всегда интересовало все, что связано со здоровьем. Симптоматика. Синектентеротомия. Партеногенез.
– С ума сойти.
– Мне нравятся всякие медицинские словечки. Ортопантомография.
– Мало кто в вашем возрасте, сеньора, сохранил такую ясную голову.
Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – спрашивал ее отец. И она отвечала: Франко. И отец с раздробленным коленом смеялся и говорил посетителям таверны Марес видите, какая у меня чудесная дочка? Она хочет стать Франко. А завсегдатаи кабачка в ответ на это невозмутимо и упорно всматривались в дно стаканчиков кофе с ликером.
– В детстве я хотела быть Франко или врачом, но, поскольку была девочкой, врачом стать я не могла.
– Но лавка – это ведь совсем неплохо, не так ли?
Басконес не рассказала, что в молодости, когда она продавала сигареты «Сельтас» Гассье (этот мерзкий республиканец-каталанист), или бульонные кубики и упаковку рисовой бумаги для самокруток семейству Фелисо (еще один мерзкий республиканец-каталанист), или конские бобы и три банки сардин Буресу (честный, беззаветный патриот), то вместо сардин, бобов, бульона, упаковки рисовой бумаги или коротких сигарет «Сельтас» она выдавала дозы инсулина, таблетки парацетамола или ампулу мощного, быстродействующего антифибринолитика и антигистаминные капли в качестве эффективной защиты от анафилактического шока.
– Мне «Бисонте», Сесилия.
И Басконес шла в подсобку, где хранила банки томатной пасты и мотки цветной шерсти, клала пачку сигарет «Бисонте» на прецизионные весы, воображала, что на другую чашу высыпает порошок Сейдлица, представляла себе, что делает таблетки, и возвращалась в лавку с пачкой «Бисонте» и с блуждающим в медицинских дебрях взглядом.
– И марку за пятьдесят сантимов. Сесилия, ты меня слышишь?
– Да, парацетамол…
– Сесилия…
– Да, лавка – это неплохо, совсем неплохо. Посмотрите-ка, а папа-то у нас совсем дряхлый.
– Да, хорошо, что мы успели с беатификацией нашего Ориола.
– Блаженного Хосе О точка Фонтельеса.
В три часа утра, совершенно обессиленная, Тина выключила компьютер. Она решила срочно набрать на компьютере текст последней тетради Ориола Фонтельеса из-за навязчивого сна. Вот уже несколько ночей подряд она просыпалась вся в поту от сна, в котором утрачивала коробку из-под сигар. Жорди с помощью тетрадей разжигал камин, похоже не понимая, что делает, и, когда на месте преступления появлялась она, ее муж занимался тем, что ломал коробку, а рядом с ним находилась какая-то незнакомка; Тина теряла сознание и тут же просыпалась. Жорди безмятежно, как человек с чистой совестью, спал на своей стороне кровати. Ей приходилось вставать, чтобы посмотреть, по-прежнему ли коробка из-под сигар лежит во втором ящике стола. Конечно, она там лежала. Тогда она приняла три решения: скопировать содержимое тетрадей в компьютер, поинтересоваться, как функционируют банковские ячейки, и ничего не говорить Жорди о тетрадях Ориола.
И вот она только что осуществила первую задачу. Солидная стопка бумажных листов с гораздо более разборчивым текстом, чем в тетрадях, но не сохранившая той особой патины, которую оставили на тетрадных страницах почти шестьдесят лет постепенного старения.