Голоса Памано

Хочу дать тебе парочку советов, коль скоро мне не довелось ни одной минутки из твоей жизни выполнять обязанности отца. Доверься своей матери: она великолепная, сильная женщина, и сердце у нее радостное и мужественное. Люби ее и никогда не оставляй одну. Доченька, никогда не делай ничего, что может унизить другого человека или причинить ему зло. Будь свободной и отважной, чтобы делать то, что необходимо в каждый конкретный момент. Твой отец умрет, возможно, потому, что он научился не мириться с политической ситуацией, в которой нет свободы. Помни об этом и будь всегда достойной идей, за которые я отдаю жизнь. Не думай, что я герой. Может быть, я умираю просто от усталости, представь себе. Я хочу, чтобы ты знала, что мне стоило больших усилий, огромных усилий, доченька моя, принять как должное необходимость борьбы за свободу. В какой-то момент послушная марионетка взбунтовалась. Это не было продуманным решением. Просто я стал сам себе противен. К теперешней ситуации меня подтолкнули обстоятельства, они вынудили меня действовать так, а не иначе. До этого я был еще трусливее, чем сейчас. Но так получилось, что, живя в постоянной опасности, я научился ценить то, за что каждую ночь рискую жизнью, принимая у себя беженцев, передавая донесения по рации или лично относя их по назначению, карабкаясь по склону Тука-Негры, горы, на которой я гораздо лучше ориентируюсь ночью, нежели днем, и которая расположена на достаточном расстоянии от границы, чтобы армия не обращала на нее внимания, направляя свои усилия совсем в другую сторону. Знаешь что? Вот уже два месяца я сплю не больше двух-трех часов в сутки. И этого никто не должен заметить. А скрывать это очень непросто… Хорошо бы тебе никогда не пришлось ничего скрывать и притворяться и ты всегда могла быть тем, что ты есть.

Разгром фашизма и нацизма, происходящий сейчас по всей Европе, стал возможен ценой многочисленных жертв. Скоро останется лишь режим Франко. Будем надеяться, что нам удастся его свергнуть своими собственными силами, хотя их у нас не так уж много. А если не получится, дождемся, пока Европа нам поможет.

Я понимаю, что я не самый хороший отец и что говорю тебе вещи, которые, возможно, сейчас тебе совершенно безразличны. Но я не хотел рисовать тебе какой-то нереальный мир; я бы просто не смог. Через несколько лет, когда немного подрастешь, ты поймешь меня. Как бы мне хотелось увидеть тебя лет в пятнадцать, может быть, с косичками, прогуливающейся по какой-нибудь улице, украдкой поглядывающей на мальчишек, прячущей робкую улыбку и что-то шепчущей на ухо подружке. Как бы мне хотелось, чтобы…

Здесь на бумаге пятно, из-за которого не разобрать, что же хотелось Ориолу Фонтельесу. Ниже, уже в конце страницы, текст становится более понятным: не думай, что у твоего отца такой плохой почерк, просто сейчас очень холодно и пальцы у меня закоченели. В конце сентября в Торене ночи такие студеные, что даже печка не помогает. Через час мне надо отправляться на Тука-Негру, чтобы встретить группу, которая сегодня переночует в школе. Они будут здесь спать. Спать.

Лучшее, что ты сейчас можешь делать, доченька моя, – это играть, хорошо кушать, слушаться маму и набираться сил. Мне бы хотелось, чтобы, когда ты вырастешь, у тебя осталось хоть крохотное воспоминание о твоем трусливом отце, да, трусливом, но одновременно непокорном, который сделал все, что смог, для нашей свободы, хоть, на взгляд твоей мамы, и слишком поздно. Позволь мне сказать тебе еще кое-что, что обычно говорят отцы: когда вырастешь, доченька, избегай лицемерия; не суди других, не причиняй им зла, не стремись к почестям и славе, а стремись занять в этой жизни такое место, чтобы твой вклад в любое дело был не показным, а по-настоящему эффективным. И позаботься о том, чтобы между людьми, которых ты любишь, и тобой было как можно меньше секретов. Между твоей мамой и мною есть секрет, который разбил нам сердца. Секрет? Скорее некоторые расхождения. И еще я недостаточно любил ее. Так или иначе, сердца у нас разбиты, и я не хочу, чтобы с тобой произошло что-то подобное. Не знаю, что сказать тебе на прощание: я уже давно ищу слова, чтобы сказать последнее прости своей дочери. И так и не нашел их. А сейчас я должен уходить. Если бы у меня под рукой была карамелька, я бы оставил ее тебе вместе с тетрадями. Прощай, доченька. Сделай все возможное для того, чтобы всю жизнь чтить память и идеи, за которые я отдаю свою жизнь. Твой отец, который очень любит тебя. Внизу стояла подпись Ориол, и чернила были размазаны, словно Ориол Фонтельес расплакался, когда заканчивал письмо, адресованное его несуществующей дочери.

– Теперь ты понимаешь, почему я воспринимаю это как что-то глубоко личное? Понимаешь?

– Похоже, да.

– Я не хочу, чтобы свет этой мертвой звезды так и не достиг своей истинной цели.

– Точно. Именно так, Тина.

Он немного помолчал, а потом указал на бумаги:

– Сеньор учитель похож на соборных скульпторов.

– Что?