Голоса Памано

Заполнив яму землей и хорошенько примяв ее лопатой, Серральяк, оставшись один, порылся в стоявшем у кладбищенской стены старом ящике, извлек оттуда несколько анютиных глазок ярко-желтого и небесно-голубого цвета и воткнул их в свежевскопанную землю, заранее зная, что он скажет сеньору Валенти, если тот вдруг обратит внимание на столь неподобающую случаю цветочную демонстрацию памяти и скорби: послушайте, я ведь весь день торчу тут один в своей мастерской… поймите. И все-таки он не смог сдержать паническую дрожь, когда услышал, как со скрипом, но явно не от ветра, открывается ржавая калитка ограды. Мужчина обернулся и увидел жену учителя, которая вовсе не собиралась обвинять его в пропаганде террора из-за того, что он осмелился посадить в могильный холмик желтые и голубые анютины глазки; в руках у нее тоже был нарядный букетик полевых цветов, собранных, по всей видимости, поспешно, но при этом заботливо и со вкусом. Судя по выражению ее лица, она тоже надеялась побыть здесь в одиночестве. Она склонилась к могиле и сказала про себя Вентурета, я не пришла раньше, потому что смелые женщины, которые провожали тебя в последний путь, сочли бы это оскорблением, но я принесла тебе эти цветы; прости меня, прости меня, прости меня.

– Четырнадцать лет, – сказал Серральяк укоризненным тоном.

– Это убийство.

– И это говорите вы?

– Я уезжаю из деревни, – сказала она.

– А ваш муж?

Но Роза уже выпрямилась и собралась уходить. Она посмотрела на Серральяка и сказала ему спасибо за эти чудесные цветы.

Потом, немного подумав, порылась в сумке и вытащила купюру.

– Пожалуйста, – сказала она, – пусть на его могиле всегда будут цветы… пока хватит этих денег.

Однако Серральяк решительно отказался от купюры и заверил, что цветы у мальчика и так всегда будут. Роза растянула губы в некоем подобии улыбки и произнесла вы хороший человек, после чего жестом почтенного каноника бережно поднесла руку к животу.

– Куда вы уезжаете?

– Я предпочитаю, чтобы никто об этом не знал. Здесь меня не любят.

– Люди настроены не против вас… Так мне кажется.

– Хотелось бы верить. – Неожиданно она рукой указала на него. – Могу я с вами связаться, если по какой-то причине мне это будет нужно?

– Вы можете написать мне на адрес мастерской. Так лучше. Деловое письмо.

Он вытащил из кармана несколько скомканных затертых бумажек. Портрет Бакунина с первыми фразами из «Бога и государства» на обороте, словно пылкая молитва, переведенная на эсперанто; старый календарик; фотография жены и сына и дюжина жеваных счетов. Он долго перебирал счета руками, распухшими от постоянной работы с камнем, пока не нашел визитку. Ни слова не говоря, вручил ее Розе. Та так же молча поблагодарила его и направилась к калитке. Серральяк проводил ее взглядом. И только тогда заметил у входа на погост такси Эвариста из Риалба с тяжелым чемоданом сверху на багажнике. Он от души пожелал удачи жене учителя, которая покидала деревню, так ни разу и не ступив в студеные воды Памано.

23

– Непогрешимость верховного понтифика в области канонизации – это вопрос теологической веры, а не божественной и не церковной.

– И что это означает?

– А означает сие, моя дорогая сеньора, что Священное Писание этот вопрос не трактует, а Кодекс канонического права не определяет его сути. Зато четко прописывает процедуру. – Высокий гость поставил чашку в точности на то же место, на какое неделю назад ее поставила Тина Брос, и пошутил: – Всем нам известен сугубо регламентирующий дух Церковного кодекса.

Он устремил взгляд в безжизненные зрачки сидевшей напротив дамы в надежде увидеть там понимание, но ни дама, ни тем более ее зрачки никак не прореагировали; вместо этого дама слегка покачнулась и, пренебрегая протоколом, сказала Рома, объясни мне, что имеется в виду, и адвокат Газуль ответил насколько я понимаю, если святой отец полагает, что аргументы и доказательства, приведенные постулатором дела, достаточны, то можно действовать. И обращаясь к сиятельному духовному лицу:

– Это так?

– Именно так, большое спасибо. Хотя лучше сказать, более-менее так.

– Было ведь и второе чудо.

– Это так, сеньора. Но Священная Конгрегация считает, что, возможно, лучше выждать год-другой.

– Ни в коем случае.

Священнослужитель вынул из саквояжа пачку сигарет и вопросительно взглянул на Газуля. Тот решительно и категорично помотал головой, и клирику пришлось положить пачку обратно. Делая это, он украдкой оглядел помещение. Ценные картины, дорогая мебель, чистая атмосфера, изысканная тишина.

– Следует признать, что первый постулатор, отец Бага…

– Наш бывший приходской священник, – уточнила дама, слегка склонившись к Газулю.

– …равно как и монсеньор Аугуст Вилабру, ваш дядя, провели очень тщательную и скрупулезную работу. Особенно ваш дядя.

– Да, он был человеком, всегда тщательно изучавшим все детали, – согласилась она, по-прежнему неподвижно глядя перед собой.

– Вы верующая?