Голоса Памано

Тина услышала, как сладко зевает Доктор Живаго, и вновь позавидовала ему, потому что когда он зевал, то думал только о своем зевке, а после – о том, что надо облизать усы, и больше ни о чем; она же, напротив, даже сейчас, когда переносила в файл пассаж о кульминационном моменте крестного пути Ориола Фонтельеса, крестном пути, который привел его к распятию, думала о Докторе Живаго, о своей зависти к его благостному существованию, о Жорди, предавшем все ее иллюзии, ты что же, уже не помнишь о том, как мы поцеловались возле Тэзе, нет? А нашу клятву верности, нет? Неужели не помнишь, Жорди? И ту клятву в вечной верности, что ты дал в поезде на пути в Париж? И еще она думала о том, что сейчас делает Арнау. Боже мой, только бы он не закатывал все время глаза, только бы не говорил этим неестественным, литургическим, ритуальным, насквозь фальшивым голосом, только бы он оставался ее добрым славным мальчиком, аминь. Когда последний ученик вышел из класса, Ориол тщательно стер все с доски, поворошил золу в печке и пошел в туалет, чтобы смыть с рук налипший за день мел. Вода, почти такая же заледеневшая, как его душа, вызвала нестерпимую боль в ладонях, однако он какое-то время еще держал их под струей, чтобы остатки мела полностью размягчились и не оставили трещинок на коже. Медленно и энергично растирая руки грязным полотенцем, он растерянно созерцал свой взгляд в грязном зеркале, потому что не знал, что ему делать – то ли ждать карательного отряда, то ли броситься на поиски Розы, где бы она сейчас ни находилась: встать перед ней на колени и сказать я попытался убить его ради тебя и в память о Вентурете, я хочу, чтобы ты знала, что я избавился от шкуры труса; но я умираю от страха, любимая, и мне необходимо видеть тебя. А заодно познакомиться со своей доченькой, дочерью человека, который был трусом, но теперь перестал быть им. Вытерев руки, он вернулся в класс и, хотя помещение уже погрузилось в темноту, ощутил присутствие постороннего человека. Он застыл посреди класса, пытаясь отличить призраки от теней. Снаружи, на улице, уже было совсем темно и мрачно, а здесь, внутри, еще ощущался запах детских тел. Но в то же время сюда проник и какой-то иной, незнакомый, пропитанный лесными ароматами запах, а также темный как уголь взгляд.

– Кто здесь? – спросил он.

От стены отделилась тень. Бледный свет от уличной лампочки, проникавший сквозь грязные стекла, осветил профиль человека; Ориол заметил, что тот что-то сжимает в руке, возможно пистолет, и подумал ну вот и все, все кончено, а я так и не успел сказать Розе, что я уже не трус. Поскольку тень не шевелилась, Ориол щелкнул выключателем, отчего мужчина тут же снова прижался к стене и учитель смог его получше разглядеть: грязный, с обветренной от долгого пребывания под открытым небом кожей, в ветхой верхней одежде. И действительно с браунингом в руке, смотревшим на него в упор своим черным глазом.

– Выключи свет, – приказал вновь прибывший.

– Кто ты такой?

Мужчина продолжал держать его на мушке, стоя вплотную к стене, недосягаемый для взгляда с улицы.

– Что ты обычно в это время делаешь?

– Проверяю здесь тетради. А что?

– Ну так делай вид, что проверяешь тетради, и мы поговорим. Кто-нибудь может сюда прийти?

– О чем мы должны поговорить?

– Ты ждешь кого-нибудь?

– Нет.

– Тогда делай то, что обычно делаешь.

Мужчина все еще не опускал оружие. Ориол принялся наводить порядок на столе, на котором громоздились тетради старших учеников, тех, что выполняли задание по физической географии: всего тринадцать тетрадей, вернее, одиннадцать, если принять во внимание, что тетради сестер Вентурета оставались незаполненными.

– Кто ты такой? – вновь спросил он, совершенно сбитый с толку, поскольку ожидал увидеть одетых в темно-синюю фалангистскую форму молодчиков, а вовсе не этого странного посетителя. Незнакомец не ответил, и Ориол, чтобы хоть чем-то заняться, открыл верхний ящик стола и положил туда деревянную линейку. Затем прошел к доске и написал среда, шестнадцатое января тысяча девятьсот сорок четвертого года, как раз на том месте, где почти пятьдесят семь лет спустя Тина напишет среда, тринадцатое декабря две тысячи первого года таким же аккуратным учительским почерком, и всего за несколько часов до того, как доску выкинут, школу разрушат, а все таившиеся в ней столько времени секреты развеются по ветру.

– Почему ты пытался убить Таргу?

– Я? – Пауза, во время которой он судорожно думал что делать, что говорить, Боже мой. – Я?

– Ты, – обвинил его незнакомец, по-прежнему целясь в него из пистолета.

– Это неправда. Когда?

– Вчера.

– Вчера я был в Лериде. В борделе.

– Так ты не друг Тарги?

– А кто ты такой?

– Если тебе нужно что-то писать, делай вид, что пишешь.

Ориол сел за стол и открыл одну из тетрадок. Печка начала остывать и скоро превратится в кусок льда. Внезапно Ориол поднял голову и посмотрел на явившуюся к нему тень.

– Ты ведь из маки.

– Так почему ты хотел убить его?

– Потому что он убил одного мальчика из деревни. Который мог бы быть моим учеником.

– Да, но, похоже, у тебя ничего не вышло.