Голоса потерянных друзей

— Мы поощряем оживленные дискуссии, — отвечает мне недружный хор. — Цивилизованные дебаты — это полезный и демократичный процесс. Если у кого-то не получается донести свою позицию без криков, обзывательств и оскорблений, то нужно сперва подобрать более сильную аргументацию и только потом продолжать разговор.　

— Замечательно! — хвалю я и отвешиваю им шуточный поклон. «Классную конституцию» мы составили все вместе, а я потом распечатала ее, заламинировала и надежно прикрепила к доске. А еще раздала всем ее копии. Те, кто может цитировать конституцию наизусть, получают дополнительные баллы. — А что насчет второй статьи? Я, между прочим, заметила в вашем недавнем разговоре три — целых три, вы только вдумайтесь! — нарушения этой самой статьи, — я делаю несколько шагов назад и вновь начинаю дирижировать хором. Лица тридцати девяти учеников выражают примерно одно: «Вы невыносимы, мисс Сильва!»　

— Оскорбительные либо недопустимые в приличном обществе слова мы на уроках мисс Сильвы не употребляем! — скандирует группа на подходе к библиотечным ступенькам.　

— Верно! — я делаю вид, будто меня бесконечно восторгает их способность цитировать конституцию по памяти. — А еще лучше, если вы и за пределами класса не будете их употреблять. Такие слова превращают нас в посредственностей, а мы на такое не подписывались, потому что мы… какие? — изображая символ нашей школы, направляю на них пальцы, сложенные «пистолетом».　

— Неповторимые, — безо всякого энтузиазма гудят они в ответ.

— Ну вот и славно! — одобряю я, но тут весь мой пафос в момент сбивается. Наткнувшись на выбоину в асфальте, я оступаюсь и едва не падаю. Одна из моих туфель на высокой платформе отлетает в сторону. Ладжуна, Малыш Рэй и еще одна девочка — тихая отличница по имени Саванна — бросаются мне на помощь, а остальные ребята язвительно хихикают.　

— Все в порядке! Я ее поймала! — заявляю я, подцепляя ногой туфлю.　

— Надо бы добавить в «классную конституцию» пункт «Запрещено пятиться, если на тебе сабо», — замечает Ладжуна. Это, кажется, первая ее шутка за все время с тех пор, как она вернулась.　

— Какая ты остроумная! — подмигнув ей, говорю я, но она и не смотрит в мою сторону. Остальные ребята тоже остановились, и я наконец замечаю, что их взгляды прикованы к библиотечным ступенькам.　

Я оборачиваюсь, и сердце в груди начинает взволнованно трепыхаться, точно испуганная бабочка. На ступеньках стоит Натан.　

— Здравствуйте! — радостно кричу я и чувствую, как к щекам приливает краска. Я смотрю на него и думаю: «До чего же ему идет эта аквамариновая футболка! Как раз под цвет глаз». Но ровно на этом мысли заканчиваются. Обрываются, точно недописанное предложение, в конце которого еще не поставили точку.　

— Вы меня просили… заглянуть. Как будет минутка, — неуверенно отвечает он. Может, его смущают чужие взгляды, а может, он просто уловил мое смятение.

Тридцать девять пар любопытных глаз внимательно наблюдают за нами, пытаясь оценить ситуацию.　

— Рада, что вы нашли время! — Интересно, какой у меня сейчас голос? Не слишком ли он воодушевленный или восторженный? А может, просто дружелюбный — и ничего больше?　

До настоящего момента мы всегда встречались вдвоем у меня дома, за какой-нибудь едой, которую я покупала в «Хрю-хрю и Ко-ко». После того первого «исследовательского» вечера у нас появилась традиция пересекаться по четвергам — в день, удобный нам обоим. Обычно во время таких встреч мы просматриваем последние находки из Госвуд-Гроува, что-то из детских исследований или документы, которые Сардж и дамы из «Нового века» отыскали в архивах местного суда. Мы изучали все, что могло бы помочь проекту «Подземка».　

А потом, вооружившись старой картой захоронений, изучали безымянные могилы, сохранившиеся между фруктовым садом и оградой городского кладбища. Иногда мы забредали и туда, и нам попадались одинокие, поросшие мхом каменные плиты, бетонные склепы, вычурные постройки из кирпича и мрамора, украшающие собой могилы самых знатных и уважаемых жителей Огастина. Мы побывали у могил предков Натана, захороненных в величественных мраморных мавзолеях, построенных чуть поодаль и обнесенных красивой кованой оградой. Кресты и памятники над ними — в том числе и над местом упокоения отца Натана и судьи — намного выше человеческого роста и свидетельствуют о богатстве, значимости и власти.　

Я заметила, что здесь нет могилы сестры Натана, но где она похоронена, спрашивать не стала. Может, в Ашервиле, где они с братом выросли? О Робин мне известно не так уж много, но я предполагаю, что ей не нравилась помпезность семейной усыпальницы Госсеттов. Все здесь намекает на избранность. И все же представители ушедших поколений этого семейства так и не смогли изменить необратимого хода времени. Как и безвестные рабы, издольщики и жители болот, они встретили свой конец, когда пришел их час. Теперь они тоже лишь прах под землей. А все, что они оставили, в том числе и их истории, хранят люди, еще не покинувшие этот мир.