Голоса потерянных друзей

Выудив из кучи сена кусок клеенки, я раскладываю ее на полу и начинаю собирать все необходимое: спички, фляга, жестяная кружка, кусочек свечи, мясо из коптильни. Флягу наполняю водой из дождевой бочки, вешаю на плечо. Нахожу часть веревки и скручиваю клеенку в небольшой узел. Ко мне подходит собака. Я бросаю ей кусок мяса. Но когда я иду в лес и прячу узел на ветке, чтобы в случае внезапного побега можно было быстро его достать, пес увязывается за мной.　

Я прячусь в кустах. Пес устраивается рядом. Разглядывая хибару, я гадаю, что же делать дальше. Наверное, сначала надо забрать лошадей, а потом уже и обо всем остальном позаботиться.　

Но когда я приближаюсь к сараю, замечаю, что между его торцевой стенкой и стойлами имеется пространство шириной от силы фута в три. Оно надежно замаскировано, так что снаружи и не разглядишь. Что-то не припомню там никакой двери — я бы точно заметила ее, когда стояла в проходе между стойлами. Но я сразу догадываюсь, для чего здесь потайная комната.　

Зайдя в сарай, я начинаю поиски и скоро нахожу на стене маленький топорик — он висит на металлическом кольце, удерживая собой засов и не давая ему сдвинуться, а заодно и маскируя его. Вторую часть засова удерживает длинная и тонкая дощечка. Стоит мне вытащить ее и снять топорик, как часть стены отодвигается в сторону, точно крышка ящика.　

Предчувствия меня не обманули: за дверью скрывается тайник. Такие часто оборудовали у себя угонщики рабов еще до того, как нам всем даровали свободу. Даже в полумраке я отчетливо вижу на стенах цепи для узников. Охотники на рабов обычно ловили беглецов в болотах. Но могли схватить людей и прямо на дороге — даже свободных цветных с документами: мулатов или креолов, а также рабов, которые спешили куда-нибудь с хозяйским поручением и имели с собой пропуск. Но похитители обычно не задавали вопросов. Они просто накидывали мешок на голову мужчине, женщине или ребенку, связывали и закидывали в дальний угол повозки, прикрыв брезентом, а потом прятали среди болот, чтобы продать при случае торговцу, погоняющему свой печальный караван к месту очередных торгов. Такие люди делали свое дело не хуже Джепа Лоуча.　

Тут я улавливаю запах, доносящийся из темной комнатки. Точно так же пахли и ящики — запах рвоты и фекалий.　

— Вы тут? — шепчу я, но мне никто не отвечает. Я прислушиваюсь. Что это? Чье-то дыхание или мне почудилось?　

Я пробираюсь на ощупь и натыкаюсь на едва теплое тело, распростертое на соломе, а потом — на еще одно. Мисси Лавиния и Джуно-Джейн не мертвы, но и живыми их не назовешь. Из одежды на них — только сорочки и панталоны. Сколько я ни шепчу, ни трясу их, ни бью по щекам — все тщетно, они без сознания. Выглянув из тайника, я снова смотрю на дом. Блохастый пес все сидит у двери сарая и ждет, но его облезлый хвост приветливо мотается по земле из стороны в сторону — пес еще помнит мясо, которым я его угостила, и путаться под ногами не станет.　

«Ну же, Ханни, за дело! — твержу я себе. — За дело! Да побыстрее, пока никто не заявился!»　

Я набираю ворох уздечек и поводьев, беру пару седел попрочнее. Ремни, в том числе и подпруга, ослабли и основательно погрызены крысами, но я надеюсь, что они выдержат. Выбора у меня нет. Если мне не к чему будет привязать пленниц, они ни за что не удержатся верхом. Надо связать их по рукам и ногам и взвалить лошадям на спины — именно так поступали с беглыми рабами патрульные в те страшные времена.　

С Джуно-Джейн я справляюсь без особого труда, несмотря на высокий рост ее скакуна. Весит она всего ничего, а конь до того рад ей, что мигом делается смирным и безобидным, точно деревянная лошадка. А вот мисси Лавиния — совсем другое дело. Изящной ее не назовешь. Она тяжела и какая-то негнущаяся. А весит куда больше, чем стофунтовая корзина из березы, полная хлопка, — это уж как пить дать! Но я выносливая девушка, а сердце от страха колотится до того быстро, что силы, кажется, удваиваются. Я кладу мисси на край повозки, подвожу старушку Искорку вплотную и затаскиваю хозяйкину дочь на седло, а потом привязываю покрепче. От нее разит сушеным мясом, желчью, кипарисовыми духами, и эта вонь забивается мне в горло, а я все сглатываю снова и снова, оглядываясь на дом, и благодарю небеса за то, что мужчины забрали с судна виски, да еще в таком количестве. Они сейчас, наверное, порядком захмелели и спят. Надеюсь, что до завтрашнего утра они ни о чем не узнают, а иначе мы окажемся в тайнике все втроем.　

Старый, затупившийся топорик я подвешиваю на одно из седел. Остается только решить вопрос с мулом. Если я буду верхом, а охотники — нет, у меня больше шансов сбежать. Вот только если взять мула с собой, он наверняка станет и дальше беспокоить лошадей, а значит, поднимет немало шума. Можно просто его отпустить, и он убежит в лес в поисках пищи. Но может и тут остаться, неподалеку от сарая.　

Я открываю дверцу стойла и говорю этой изможденной скотине: