К концу 1989 г. присутствие этих организаций, наряду с увеличением числа неславянского населения на улицах, заставило комментаторов говорить о Москве как о «многонациональном городе». Журнал «Архитектура и строительство» стремился нанести на карту этнические сообщества города[1037]
. В статье отмечена активность культурных центров и зарождающиеся инициативы, в том числе усилия по созданию музеев национальной истории в Москве. Даже несмотря на то, что «такая ситуация требует внимательного отношения <…> [и] необходимости регулирования национальных отношений», разнообразие придавало городу космополитический вид[1038]. В конце 1980-х гг. в Москве резко увеличилось число национальных магазинов и телевизионных передач. Однако авторы считали, что по-настоящему полиэтнические пространства остаются редкостью. Пространства, которые были важны, по мнению наших респондентов, такие как Красная площадь и ВДНХ, более не принимались во внимание. В журнале призывали к созданию парка «дружбы народов» и сетовали на рассредоточение этнических общин, за исключением армянского анклава на улице Чернышевского и грузин, живших на улице Грузинской, где все еще стояла обветшавшая Грузинская православная церковь. Татары собирались в Московской мечети и вместе с другими мусульманами в Измайловском парке на летние религиозные обряды. Мы надеемся, писали авторы статьи, что со временем у титульной национальности каждой союзной республики будет отдельный культурный центр и магазин, чтобы продемонстрировать интернациональный характер столицы. В 1989 г. СССР еще казался прочным государством, которое сумело пережить и более сложные времена, чем перестройка.Саид Набиев приехал в Москву в 1989 г. и возлагал большие надежды на обновленный Советский Союз. Он присоединился к волне новых политиков благодаря горбачевскому плану по обновлению государства путем проведения альтернативных выборов в тот орган, который должен был стать новым высшим законодательным собранием СССР[1039]
. Эти выборы в Съезд народных депутатов, в который Набиев вошел как представитель Академии наук Таджикистана, должны были положить конец «демократическому централизму» и сопротивлению консервативной коммунистической партии экономическим и политическим реформам. Первые воспоминания Набиева о Москве были связаны с фильмами – сказалась его членство в Союзе кинематографистов СССР. Он с большим удовольствием смотрел разнообразные западные и советские фильмы. Их показывали в кинотеатрах по всему городу, освещались в них деликатные, когда-то табуированные социальные проблемы. Он вспомнил, как в 1970-х гг. его допрашивали в КГБ за то, что он затрагивал острые вопросы в своих публикациях, некоторые из них были запрещены. Он также вспоминал о свободе, которую испытал на съезде: «Я так чувствовал равноправие, что однажды, когда был не согласен с председателем [Съезда народных депутатов], я выбил ногой дверь его кабинета. Пусть попробует запретить мне что-то делать! Он бы никогда не запретил мне прямо, только сказал бы, чтобы я чего-то не делал, например не ездил в Израиль, а я поехал бы только, чтобы вывести его из себя»[1040]. Съезд подтвердил его веру в равенство советских граждан, которое восторжествовало над репрессивным государством – но все же слегка репрессивным.Усиливающиеся трудности и насилие на южных окраинах СССР сказывались на Ленинграде и Москве до конца 1980-х гг. Больше чем когда-либо, две столицы предоставляли возможности: общественная и политическая жизнь процветала, высшее образование служило убежищем, а торговцы устанавливали все более высокие цены на товары, несмотря на то, что им приходилось сталкиваться с усилением конкуренции. Для ленинградцев и москвичей инфляция и появление якобы эксплуатирующих их южан уравновешивались расширением свободы слова, средств массовой информации и ассоциаций, а также доступностью товаров со всего СССР и со всего мира. Дискриминация казалась опасной на словах и на бумаге, но оставалась надежда, что это может быть переходным этапом до того, как будут проведены рыночные реформы. Советские межсетевые соединения помогали гражданам в их передвижении, однако, по ним также можно было спрогнозировать, что неприятности на периферии вскоре достигнут столиц.
Центр не держит: 1990–1991 гг