Национализм и антисемитизм нашли пристанище в обществе «Память», созданном в качестве организации охраны русской культуры еще до эпохи гласности. Представители «Памяти» использовали средства массовой информации эпохи гласности для распространения националистических идей в телевизионных выступлениях, в том числе в одном из самых популярных новостных шоу того времени «Взгляд»[1021]
. Они призывали предотвратить «монгрелизацию» рас, учитывая возросшее кавказское и среднеазиатское присутствие в Ленинграде, Москве и других городах России[1022]. Толкунбек Кудубаев, перемещавшийся по улицам между общежитием и фабрикой, вспоминал, как в период с 1987 по 1989 г. все чаще слышал скандирование лозунга «Россия для русских». Он и другие отмечали появление в конце десятилетия неонацистских групп, в том числе «Черной Сотни», названной в честь организации, устраивавшей в царское время погромы еврейского населения[1023].В 1988 г. новые волны с Юга присоединились к торговцам и другим людям, ищущим спасения от экономических трудностей. Вновь прибывшие бежали от бедствий, техногенных или природных. Первые беженцы прибыли из Армении. 20 февраля армянские депутаты парламента Нагорного Карабаха, автономной области с преимущественно армянским населением, входящей в состав Азербайджанской ССР, проголосовали за объединение с Армянской ССР[1024]
. Этот шаг разорвал отношения между армянами и азербайджанцами, которые жили бок о бок в городах Нагорного Карабаха и по всему Кавказу. Неделю спустя в азербайджанском городе Сумгаит произошли кровавые столкновения, в результате которых погибли десятки армян[1025]. Тысячи оставшихся армян бежали из Сумгаита и близлежащих городов; только в Москву прибыло более пяти тысяч человек[1026]. 7 декабря 1988 г. землетрясение опустошило северную Армению, в результате чего 25 тыс. человек погибли и более 100 тыс. остались без крова[1027]. Поскольку помощь от центрального правительства поступала с задержкой и была несоразмерной масштабам опустошения, десятки тысяч армян разъехались по всей территории СССР, тысячи прибыли в Ленинград и Москву. Слабая реакция советского центра на землетрясение подорвала авторитет Москвы в глазах армян, усилив гнев и разочарование от отсутствия поддержки требований Нагорного Карабаха (как они это воспринимали). Бывшая когда-то центром дружбы народов, Москва теперь, возможно, превратилась в убежище, но полностью лишилась симпатии, поскольку подвела республику в трудную минуту.Наиболее ярко воздействие этих волн проявилось в армянских общинах Ленинграда и Москвы. Исследование ленинградских армян, проведенное Ольгой Бредниковой и Еленой Чикадзе, показало, как эти новоприбывшие, которые, как правило, были сельскими жителями и не говорили по-русски, изо всех сил пытались адаптироваться. Ленинградские армяне выразили удивление по поводу того, что у вновь прибывших, считавших себя представителями кавказских народов в широком смысле, отсутствовало представление об «исторической судьбе» нации[1028]
. Это включало в себя неосведомленность о геноциде армян 1915 г., который приобрел символическое значение для объединений ленинградских и московских армян[1029]. Ю. В. Арутюнян, изучавший московских армян, когда появились эти новоприбывшие, отмечал различия между ними и уже освоившимися соотечественниками, которые стремились их поддержать. Большинство московских армян во втором поколении говорили дома по-русски и демонстрировали лишь «тонкие» отличия в поведении от местного населения[1030]. В целом они получали более высокую заработную плату, чем россияне того же уровня образования, и имели более просторные квартиры, хотя больше жаловались на тесноту столичного жилья. Более половины армянских браков были смешанными, из них 60 % с русскими. Однако 88 % армян, состоявших в этих браках, выразили сильную привязанность к своей национальности. Даже прибывшие в Москву в начале – середине 1980-х гг. приехали из крупных городов Советского Союза, поэтому они были уже аккультурированы в русскоязычной среде и мало понимали этих недавно переехавших сельских жителей[1031]. Групповая солидарность новоприбывших была сосредоточена вокруг армянского языка, на котором многим в Ленинграде или Москве было неудобно говорить.