Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Мигранты испытывали различные эмоции и имели разный опыт взаимодействия с Россией и русскими, что порождает яркие и эмоциональные личные мнения о роли России и русских в дружбе народов. Спустя более десяти лет после распада СССР их воспоминания об образе «старшего брата», который насаждался в советскую эпоху, вызывали бурную (иногда даже слишком) реакцию респондентов. Работники интеллектуальной сферы, торговцы и другие мигранты признавали, что положение России и русского народа в дружбе народов было привилегированным. Но оно также выступало центральным психологическим, социальным и экономическим фактором, благодаря которому складывалась их советская идентичность. Вне зависимости от того, считали ли эти жители уже бывшего Советского Союза влияние дружбы «колонизацией умов» или нет, для них дружба народов служила основой советского общества, и спустя более десяти лет после распада СССР ее наследие для них оставалось живым.

Тоска по СССР

В устных рассказах мигрантов неизбежно проскальзывают сравнения между советским прошлым и их настоящим, что всегда сопровождается яркими эмоциями. Мигранты пытаются оценить, что же было утрачено вместе с распадом Советского Союза, а также понять свое место в новом, развивающемся и неопределенном постсоветском мире. Даже те, кто праздновал конец советской эпохи, все равно оставались эмоционально привязаны к воспоминаниям о дружбе народов. Сванидзе рассказывала: «Мне нравилась жизнь во времена Советского Союза. Люди жили очень хорошо, безо всяких страхов, и все народы очень мирно сосуществовали. Конечно, я счастлива, что моя страна получила независимость, но я также должна признать, что я вспоминаю об СССР и хорошей жизни там только в положительном ключе. Но все это не может быть важнее свободы и независимости»[389]. Нуряева, вспоминая о довольно частых проявлениях дискриминации в начале 1980-х гг. в Москве, утверждала: «Некоторые аспекты советской идеологии теперь всегда с нами. <…> Некоторые были вполне положительными: например, идея, что все национальности должны ладить друг с другом; что мы должны жить в мире; что все люди равны и у всех есть равные возможности, что недопустима ненависть на любой почве. Все это было частью советской пропаганды, и все это у нас забрали, навязав идеологию ненависти»[390]. То, что было в СССР – те самые «настоящие человеческие ценности», казалось мигрантам, в особенности пожилым, навсегда утраченным после распада СССР, когда наступила более суровая социально-экономическая реальность[391].

Эмоции, которые возникали у мигрантов во время подобных заявлений, были скорее перформативными: рассказчики хотели убедиться, что их интервьюеры – вне зависимости от того, североамериканцы ли они или их земляки, которые слишком молоды, чтобы помнить, что происходило до эпохи гласности, – поняли, каково это – жить в Советском Союзе. Слова подчеркивали ценность эмоциональной общности, как они понимали ее спустя почти два десятилетия после конца советской эпохи. Хаджиев вспоминал: «Мы относились друг к другу с пониманием и уважением <…> Если подумать о том, насколько все изменилось за последние десять лет или около того, это просто ужасно. <…> Нет. Без сомнения, [дружба народов] действительно была. В армии, на работе и во время учебы я чувствовал ее. Мы все были равны. Мы не могли даже подумать, что это не так. Для вас идея дружбы народов, должно быть, звучит как миф, я прав? Но я жил согласно этому принципу, я застал это, и это было правдой»[392].

Майя Асинадзе, хоть и заявляла о своей грузинской идентичности и спустя годы скептически относилась к идее дружбы народов, все же чувствовала какую-то утрату после распада СССР:

Мы все были близки [в советское время]. Мы все были объединены друг с другом. Это все было действительно так. Когда я думаю об этом сейчас, конечно, сегодня условия моей жизни лучше, но если бы у меня была возможность вернуться в прошлое и пожить так, как мы жили в то время <…> я бы ее использовала, клянусь. Я не уверена, почему – наверное, [мне не хватает] тех честных, искренних отношений между людьми. Это ни с чем не сравнить <…> Люди были более дружелюбными и отзывчивыми, а отношения между людьми были более теплыми[393].