Голоса за стеной

— А где все остальные наши? — спросил Пустой.

— В городе, где же им еще быть. Кто в ресторанах пляшет, кто в конторах протирает штаны, жандармы наводят порядок, разгоняют демонстрантов.

— Ты-то что собираешься делать, Капрал?

— Еще не решил, раздумываю.

— А мне бы поспать сейчас, — сонно сказал Пустой.

— Кто же тебе мешает? Влезай и спи. Умелец все предусмотрел.

— И то верно.

Они остановились, и Беляна ахнула: верхняя часть туловища Капрала откинулась, в нее влез Пустой, затем все стало на свое место, и Капрал продолжал раздумчиво вышагивать вдоль стены.

Потрясенная девушка тихонько отошла от двери, оглянулась, не обнаружил ли кто ее присутствия, и метнулась к лестнице, быстро взбежала на свой этаж, вошла в палату и опустилась в кресло. То, что ей открылось, ошеломило. Она знала, что отец ее великий мастер, он мог создавать куклы любого размера, полные внешнего сходства с живыми людьми, но чтобы они разговаривали и двигались!.. Беляна начинала догадываться, что это уже не заслуга отца, а кого-то другого. Однако кого и зачем?.. Ах, как не хватало ей сейчас отца, чтобы поговорить с ним откровенно, или Нашего Соседа, чтобы рассказать обо всем и узнать-его мнение на сей счет!..

На плече у Капрала Академик сделал маленький секретный замочек, единственный ключ от которого хранился теперь у Большого Мешка. Утром, отперев замочек, Большой Мешок выпускал всю рать на волю. К полуночи, когда куклы возвращались и снова влезали одна в другую, Большой Мешок запирал их ключом, лишая возможности выбраться из чрева друг друга: их надежно стерегла оболочка Капрала, который и сам оставался лишенным возможности передвигаться из-за тяжести ста девяноста девяти собратьев, покоившихся в его нутре.

Но целый день куклы были предоставлены самим себе. Смешавшись с горожанами, своими разговорами, поступками внушали людям, что возможности у всех равные, надо уметь только ими воспользоваться; что бедность — от лени, и завидовать богатым, зариться на их добро незачем, надо просто учиться у них делать деньги; что совесть — штука ненадежная, она мешает достичь успеха; что жалость и сочувствие только сбивают с толку, когда есть возможность ухватить кусок пожирнее или влезть в более высокое кресло; что от невежества больше проку, чем от образованности, поскольку оно высвобождает здоровые человеческие инстинкты, закрепощенные всякими древними правилами, заставляющими человека копошиться в себе, терять время на выяснение, что нравственно, а что безнравственно.

И только Капрал, прихватив Пустого, ходил по городу, присматривался ко всему, прислушивался, но молчал, не вступая ни с кем ни в какие беседы. Пустой плелся с ним рядом, сонно поглядывая по сторонам, иногда бормотал:

— Суетятся людишки. А зачем? Вон, демонстранты требуют работы. На что она им?

— Хотят лучше жить, — отвечал Капрал.

— А кто знает, как будет лучше? Никто. А зачем полиция их разгоняет?

— Тоже чтобы кому-то было лучше, — усмехнулся Капрал.

— А кто знает, что такое лучше? Никто, — снова пробубнил свое Пустой…

Однажды, смешавшись с толпой на людной улице, они потеряли друг друга. Был жаркий день. В скверах наряженные дамы прогуливали на поводках своих породистых псов, обвешанных медалями и решали очень важную проблему — какая нынче самая модная обувь: каблук спереди или сзади. Одна дама сообщила, что модно нынче носить обувь на два размера меньше. Ей никто не возразил: дама эта была женой секретаря помощника Большого Мешка, слыла законодательницей мод; на промтоварные базы привозили для нее все в единственном экземпляре: она не терпела, если кто-нибудь носил то, что и она.

Веселой стайкой шли студенты с лекции. Они обсуждали появление нового преподавателя физики, который заявил им, что дважды два — четыре и что это самое главное и единственное, что они должны усвоить. Все остальное мусор, которым забивать голову не следует. (Они не знали, что этот преподаватель — один из тех, кого создал Академик).

Возле кафе «Весенняя прохлада» толпилась очередь: здесь продавали прохладительные напитки и мороженое. Подъехал грузовик-фургон, рабочие начали выгружать бидоны с мороженым, сносили их в кафе. И тут Пустой заметил, как какой-то мужчина в темном костюме, в шляпе и в очках пробрался в фургон, стал открывать бидоны и сыпать в мороженое соль из большой пачки.

Проделав все это, он быстренько выбрался, воровато оглянулся и пошел своей дорогой. Пустой постоял, подумал, что надо бы предупредить рабочих и хозяина кафе, но решил, что это его не касается, и двинулся следом за мужчиной в темном костюме, в шляпе и в очках. Настиг его на углу, остановил:

— Слышь, — сказал Пустой, — мороженое-то сладкое, а ты в него соли насыпал. Это зачем?

— Затем, что мне вчера в ресторане кто-то наложил горчицы в компот, — ответил мужчина. — А ты что, пойдешь в кафе и оповестишь, что в мороженом соль?

— Это меня не касается, — пожал плечами Пустой.

— Правильно!

— Ты думаешь?

— Конечно.

— Ну и ладно, — Пустой поплелся дальше.