- О, дорогуша. Я же
Вероника заплакала.
- Ну, ну, дорогуша. Не расстраивайся. - Он снова протянул ей хрустящий пакетик. - Вот. Поешь... "овощных чипсов". Они
Глава 8
По Клэг-стрит шла троица - "Гильза", Мендуэз и Сунг. "Гильза" - со своим допотопным "бумбоксом" на плече. Он
- Зацените, дружбаны, - сказал он, пританцовывая, и добавил громкости:
"У оленя Рудольфа был шнобель блестящий, такой, что светился, как фонарь настоящий. Другие олени над ним смеялись, обзывали по-всякому и издевались. Беднягу Рудольфа гнали взашей, словно пса шелудивого, полного вшей..."
- Выключи это дерьмо, - проорала со своего порога какая-то старуха. Бандиты повернулись, чтобы цыкнуть на нее, но продолжили путь, заметив в руках у женщины помповое ружье. "Гильза" выключил музыку.
- Черт. Старая белая сучка не догоняет дух Рождества, - посетовал он.
- Ага! - согласился Сунг. - Никакого Рождественского духа!
- Блин, навалю ей сегодня во дворе здоровенную
- Пошли они все на хрен. - "Гильза" задрал вверх большие пальцы рук. - Не позволим ни одной засранке портить себе настроение, у-гу.
Лунный свет покрыл глазурью старую улицу, раскрасив убогие домишки. Рождественские огоньки мигали в чередующихся окнах, а с одного неухоженного двора махал пластиковый снеговик. На протянувшихся над головой проводах болталась пара кроссовок.
- Черт, да, блин. Попробуем продать еще "герыча", - сказал Медуэз, разглядывая растрепанную тень возле телефонного столба.
- Толкнем, братан.
- Да, братан!
Тощая белая наркоманка с пустыми глазами заковыляла вперед, протягивая 20-долларовую банкноту. Ее руки походили на кости, выкрашенные в цвет топленого свиного сала, и были отмечены следами уколов, напоминающими дорожки из черного перца. Мендуэз сунул ей в руку пакетик с героином, затем, как при карточном фокусе, банкнота оказалась у него в руке.
- Покупай "герыч" только у нас, хорошо, женщина?
- О, да, мужик, - заверила его тощая. Она была одета в какую-то рвань.
-
- Не, не, никогда не буду, мужик, - заверила "наркоша", ковыляя прочь. Она поправила впившиеся швом в задницу истлевшие джинсы.
- Спасибо, мужик.
- Эй, девочка! - окликнул ее "Гильза". - Счастливого Рождества,
Все ударили по рукам, когда Мендуэз вернулся к группе.
- Сколько пакетиков с "герычем" у нас осталось? - спросил "Гильза".
- Нисколько, мужик! - ответил Сунг.
"Гильза" вернулся к своему любимому "хиту".
- Наша "туса" самая офигенная. Высшая, клевая, охрененная.
- Да, мужик. В прошлый раз нам потребовалась неделя продать то, что мы сегодня продали за
- Черт, походу, кризис внезапно кончился, - заметил "Гильза" с надеждой в голосе. - Походу, мой лучший дружбан Обама починил экономику. "Герыч" расходится, только в путь.
- Да, мужик, - сказал Мендуэз, - и, думаю, у нас осталось еще три кило.
- Ага! Три, - подтвердил Сунг. - Наша "туса" - самая обалденная!
Трое кретинов продолжили путь. "Гильза"... потер себе между ног.
- И теперь у нас есть своя собственная шлюха с офигеннейшим телом.
Мендуэз тоже сжал себе промежность.
- А где она сегодня, мужик?
- Обслуживает клиентов?
- Не, на "хате", расфасовывает следующий килограмм. Знаете, дружбаны, что я думаю? У нас все схвачено - за все заплачено. Поли с парнями "герыч" привозит, "Хайболл" фасует, мы прессуем. Все по уму.
Мэндуэз нахмурился.
-
- Да, "Гильза". Что значит
"Гильза" сник.
- Черт. Да, ничего не значит. Я так сказал, просто чтоб в рифму было.
Хохот троицы разнесся по темной улице.
Когда они завернули за угол, следующая улица по своему состоянию еще сильнее уступала предыдущей. Много старых и унылых трех- и многоквартирных домов, на высоких оградах которых висело потрепанное белье, хлопающее на холодном ветру. Но на крыльце одного "трехквартирника" сидело несколько молодых "латиноамериканцев".
- Никчемные куски
"Гильза" ухмыльнулся, и направил на них палец, словно пистолет.
Угрюмые "латинос" скосили взгляды в сторону троицы, затем встали и вошли в дом.
- Черт, еще одни новые "ковбои". "Мексикашки" продают свое дешевое дерьмо в нашем городе. Блин, раздавлю этих тараканов.