— Но разве мы не…
— Еще есть время, — сказал он ласково.
Берт Клинг читал воскресные комиксы, когда раздался звонок Кареллы.
Он бросил с сожалением последний взгляд на комикс с Диком Трейси и пошел к телефону.
— Слушаю, — сказал он.
— Привет, Берт. Это Стив.
— Хо-хо, — тут же отозвался Берт.
— Занят?
— Кончай наводящие вопросы. Что случилось? Что тебе нужно?
— Не будь таким деловым. Молодым это не идет.
— Я должен ехать в участок?
— Нет.
— В чем тогда дело?
— Моя сестра выходит сегодня замуж. Жених получил к свадьбе подарок, который можно истолковать как угрозу или предупреждение.
— Да? Почему же он не позвонит в полицию?
— Он уже позвонил. Мне. А теперь я звоню тебе. Есть желание пойти на свадьбу?
— В котором часу?
— Можешь приехать к двенадцати?
— Только я должен заехать за Клер в девять вечера. Она хочет посмотреть какой-то фильм.
— О'кей.
— Где ты сейчас? — спросил Клинг.
— Дома. Дартмут, 837. В Риверхеде. Так ты будешь?
— Да. До встречи.
— Берт!
— Что?
— Захвати с собой пушку.
— О'кей, — Клинг повесил трубку и вернулся к своей газете. Высокий блондин двадцати пяти лет, он сейчас, у себя дома, в одних трусах, казался значительно моложе. Руки и ноги у него были покрыты легким светлым пушком.
Он свернулся в кресле калачиком, снова углубившись в комикс, но потом решил позвонить Клер. Он вновь прошел к телефону и набрал ее номер.
— Клер, — сказал он, — это Берт.
— Здравствуй, любовь.
— Я иду сегодня днем на свадьбу.
— Не на свою собственную, надеюсь.
— Нет. Сестры Стива. Хочешь пойти со мной?
— Я не могу. Я говорила тебе, что мне нужно сводить отца на кладбище.
— Ах да, верно. Ну ладно, увидимся в девять в таком случае, о'кей.
— Хорошо. Кино идет в драйв-ине[3]. Ты как, не против?
— Прекрасно. Мы можем пообниматься, если станет скучно.
— Мы можем пообниматься, даже если не будет скучно.
— А что за картина?
— Да старая, — сказала Клер, — но я думаю, что тебе понравится.
— Как называется?
— "Сеть", — ответила она.
Пакет из Бюро криминалистического учета принесли в следственное отделение в 10.37. Мейер Мейер по правде не ожидал его увидеть. Шансов на то, что за этим Марти Как-бы-его-там-ни-звали числилась судимость, было с самого начала очень и очень мало. Если же к этому добавить вероятность судимости именно в их городе, то надежды совсем почти не оставалось. Однако судимость за ним числилась, и судимость эта в обширной картотеке бюро была зафиксирована. Сейчас фотокопия его «Дела» лежала у Мейера на столе и он неспешно перелистывал страницы.
Марти Соколин не был грабителем. По любым полицейским меркам его нельзя было даже назвать профессиональным преступником. Он просто однажды оступился. А «Дело» его оказалось в картотеке потому, что оступился он в этом городе, приехав сюда из Калифорнии.
По-видимому, стоило обратить внимание на то, что Марти Соколина списали из армии не из-за обморожения, как считал Томми Джордано. Правда, комиссовали его действительно по здоровью, но отправили в психиатрическую больницу в Пасадене, штат Калифорния, как больного неврастенией.
Мейер Мейер ничего не знал о предположении Томми насчет обморожения.
Но он, однако, знал, что «неврастения» — это современный термин в психиатрии, эквивалентный тому, что во время первой мировой войны называлось просто и ясно: «психическая контузия». Специалист, вероятно, определил бы ее как нервное расстройство или истощение, которое возникает от длительного физического или умственного перенапряжения. Мейер же определил это для себя как «сдвиг по фазе» и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.
Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958-го.
В то время он служил коммивояжером в компании по производству красок в Сан-Франциско. Он приехал на восток, чтобы заключить торговую сделку, и в баре в центре города разговорился у стойки с одним человеком, В какой-то момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец неосторожно проболтался, что его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сердце, по статье 4-Ф, чем он был немало доволен, ибо благодаря этому сумел сделать фантастическую карьеру в своей компании, в то время как его сверстники подставляли себя под пули.
Соколин отреагировал на признание собутыльника с некоторой мрачной торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он незнакомцу, погиб в Корее из-за того, что другой солдат не выполнил своего долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно, Соколину послышалась в его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями, называя «дезертиром», «симулянтом» и «еще одним сукиным сыном», который не выполнял своего долга, когда это было нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но Соколин все больше ожесточался, теряя контроль над собой, и, наконец, шарахнул с размаху пивную кружку об угол стойки и бросился на незадачливого собеседника, зажав в руке обломанную ручку.