Встреча пройдет без огласки: не останется ни видеозаписи, ни репортажа, только серия ярких впечатлений. Сидящий напротив человек то восхищает, то умиляет, то смущает Спотница. Корректный, даже деликатный, не повышающий голоса, «милый, этакий дядюшка» – «дядюшка», который при этом без малейших эмоций рассказывает, как перерезал обезьянам спинной мозг[527]
. «Я зашел в тупик», – признается Уайт Спотницу. Разрезанный спинной мозг невозможно срастить, и никто не отважится на пересадку головы, пока нет лекарства от паралича, который неизбежен. Или, может быть, отважится – но лишь тогда, когда новые исследования по обходу спинного мозга принесут плоды. Спотниц спрашивает об обезьянах: зачем так много? Не было ли это жутко? Уайт ничуть не смущен. У него нет никаких сомнений, да никогда и не было. Именно эмоциональная отрешенность собеседника и сделала этот разговор незабываемым для Спотница. «Я до сих пор помню свое впечатление, – спустя годы рассказывал он во время съемок сериала «Человек в высоком замке», – образ ученого, царственно безразличного к возможным последствиям своей работы»[528].Спотниц же ценил фантастику именно за то, что она помогает предвидеть такие последствия. «Приступая к научному поиску, мы верим, что идем в верном направлении, – рассуждал он. – И лишь тогда, когда технология резко уходит вперед, мы понимаем, что именно создали»[529]
. В фантастике мораль подается через персонажей и сюжет. Мы сопереживаем, примеряем ситуации на себя. Вымысел – это лаборатория, где проблемы человечества можно разбирать безопасно: сумеем ли мы приспособиться к той или иной новой реальности? Примем ли мы ее? А с учетом возможных последствий? В этом, по мнению Спотница, и состоит ценность фантастики. Она не предлагает модели, а предостерегает – подобно сказке. Изобретения промышленной революции принесли с собой катастрофы и новые опасности, и мы зачастую не можем предвидеть таких последствий. Так что нужно действовать осмотрительно, чтобы не изобрести аварию поездаФильм «Секретные материалы: Хочу верить» вышел в прокат 25 июля 2008 года и собрал в день премьеры 4 млн долларов, а за все время международного проката – около 68 млн. Критики приняли ленту не слишком хорошо, ее упрекали в «обилии крови, беспросветности, пессимизме и безысходности»[531]
, но вот Роджер Эберт, известный американский критик, журналист и писатель, лауреат Пулитцеровской премии, оценил ее на три с половиной звезды из четырех. «Картина не просто о добре и зле, – писал он, – но о выборе». А это признак хорошего триллера[532]. Так идея пересадки голов вновь стала темой искусства. В титрах «Хочу верить» Уайт упомянут как медицинский консультант, но «операция Уайта» больше не считалась предметом науки: она отошла в сферу научной фантастики. И сколько бы Уайт ни уверял, что гордится своим влиянием на поп-культуру, наследие нейрохирурга не может состоять из «Секретных материалов».Доктор становится пациентом
Комната была незнакомой. Тусклые лампы дневного света, голые стены, отодвинутая бурая штора на металлических кольцах, в дальнем конце – монитор. Откуда-то доносились негромкие звуки – шлепанье резиновых подошв по истертому линолеуму. Доктор Уайт поморгал, чтобы расплывчатая картинка прояснилась. Где окна с видом на воды Эри? Вместо них – крыши городских домов в холодном ноябрьском небе. «Мы принесли ваши снимки МРТ», – говорит ему доктор Коламби. Уайту это имя знакомо: Коламби учился у него. Пока сознание еще не помутилось, Уайт просил позвать именно Коламби и доктора Селмана (которого он тоже учил). «Вы попали в аварию», – объясняют Уайту Коламби и Селман, показывая снимки. На миг ему кажется, что он снова в прошлом, знаменитый профессор, демонстрирующий студентам томограмму. Но в этот раз на снимках мозг самого Уайта, и белесая туманность между черепом и серым веществом сообщает ему все, что он хотел знать: у него субдуральная гематома[533]
. Кровоизлияние в мозг.