Голубая лагуна

Если вы хотите оценить всю безнадёжность подобных розысков, не смотрите на карту Тихого океана, но отправляйтесь туда сами. Сотни и сотни тысяч квадратных лиг воды, тысячи островов, рифов, атоллов…

Еще несколько лет назад существовало множество маленьких островов, совершенно неизвестных; даже сейчас есть такие, хотя карты Тихого океана являются величайшим триумфом гидрографии; и хотя остров, о котором идет речь, был на картах Адмиралтейства, какая польза от этого факта Лестрейнджу?

Он продолжал бы искать и дальше, но побоялся за свой рассудок. За эти полтора года Тихий океан открыл ему свою громадность, свою таинственность и неприкосновенность. За каждой открытий завесой оказывалась другая. Он мог двигаться только в одну сторону, но для того, чтобы обыскать водную пустыню с успехом, надо было бы двигаться но всем направлениям сразу.

Нередко он перегибался через перила и смотрел в воду, словно вопрошая ее. Потом закат начал гнетом ложиться ему на сердце, а звезды говорить с ним на новом языке, и он понял, что пора ему возвратиться, если он хочет возвратиться с нетронутым рассудком.

Вернувшись в Сан-Франциско, он отправился к своему агенту Уоннамейкеру в Кирни-стрит, но известий никаких не было.

Глава III. Капитан Фонтейн

Лестрэндж занимал целую квартиру в Палас-отеле и вел обычную жизнь человека богатого, но чуждого светским удовольствиям. Держал он себя вполне рассудительно, и с первого взгляда никто бы не признал в нем чудака. Но случалось ему иногда, во время разговора, внезапно умолкать и впадать в странную рассеянность: нередко, идя по улице, он разговаривал сам с собой, а однажды, на званом обеде, неожиданно встал из-за стола и ушел домой. Подобных мелочей вполне достаточно, чтобы прослыть рехнувшимся.

В один прекрасный день, – а если быть точным, это было второго мая, ровно восемь лет и пять месяцев после гибели «Нортумберлэнда» – в кабинете Лестрэнджа зазвонил телефон, стоявший в углу комнаты. Он подошел к аппарату.

– Кто говорит? Лестрэндж? – послышался резкий американский голос. – Говорит Уоннамейкер. Приходите ко мне – у меня для вас новости.

Лестрэндж на мгновение задержал трубку в руке, потом положил ее обратно, подошел к стулу и сел, уронив голову на руки. Погодя немного, он опять подошел к аппарату, но не решился взять трубку из страха разрушить новорожденную надежду.

«Новости!» Какой мир возможностей в этом слове!

На Кирни-стрит он постоял перед дверью офиса Уоннамейкера, собираясь с силами и наблюдая за проплывающей мимо толпой, затем вошел и поднялся по лестнице. Он толкнул вращающуюся дверь и вошел в большую комнату. Звон и грохот дюжины пишущих машинок заполнили помещение, служащие бегали взад и вперед с кипами бумаг. Из-за одного из столов поднялся сам Уоннамейкер и проводил пришедшего в свой личный кабинет.

– Ну, что? – спросил Лестрэндж.

– Всего лишь вот это, – сказал тот, взяв в руку листок бумаги с адресом. – Саймон Дж. Фонтейн, проживающий на Рэтрей-стрит, 45, пишет, что прочел ваше объявление в старой газете, и полагает, что может вам кое-что сообщить. Он не уточнил что именно, но, возможно, это стоит выяснить.

– Я пойду к нему, – сказал Лестрэндж.

– Вы знаете Рэтрей-стрит?

– Нет.

Уоннамейкер вышел, позвал мальчика и дал ему несколько указаний; затем Лестрейндж и мальчик отправились в путь.

Лестрейндж вышел из конторы, не сказав слова благодарности своему агенту, даже не простившись с ним; но тот слишком хорошо знал своего клиента, чтобы чувствовать себя обиженным.

Рэтрей-стрит состояла до землетрясения из ряда чистеньких маленьких домиков, и была проникнута морским духом из-за пристани рядом и звука паровой лебедки при погрузке или выгрузке груза – звука, который не прекращается ни ночью, ни днем, так как работа шла и под солнцем, и под шипящими дуговыми лампами. Номер 45 ничем не отличался от других,

Лестрэнджу отворила степенная женщина средних лет, должно-быть, также весьма заурядная, но ему она не показалась заурядной.

– Дома мистер Фонтейн? – спросил он. – Я пришел по поводу объявления.

– Пожалуйте, сэр, – сказала она, приглашая его зайти в маленькую прихожую. – Капитан в постели; он очень болен, но он ожидал, что кто-нибудь зайдет, и может вас принять немного погодя, если вы не против подождать.

– Благодарю, – сказал Лестрэндж, – я могу подождать.

Он ждал восемь лет, – что теперь значили несколько минут? Но ни разу еще за все эти восемь лет он не испытывал такого напряжения, ибо сердце его знало, что именно здесь, в этом заурядном домике, из уст, возможно, мужа этой заурядной женщины он услышит либо то, чего боялся услышать, либо то, на что надеялся.

Это была унылая маленькая комнатка! И такая чистая, как будто никто никогда не пользовался ею. На камине стояла модель корабля, заключенная в стеклянную бутылку; около неё были разложены раковины; на стене висели картины на морские темы, – словом, все то, что, как правило, украшает дом старого моряка.