Голубая свастика (СИ)

Может, это и к лучшему. Офицер объяснил мужчине его обязанности. Карл должен был стать капо, старшим слугой и управляющим, целиком и полностью отвечать за все, что творилось в доме, а также выполнять поручения Стефана вне дома. Он был единственным из слуг, кому разрешалось выходить за территорию коттеджа. Общаться и разговаривать с остальными узниками, рассказывать о том, что творилось в доме, заходить в другие бараки, отлучаться по каким-то своим надобностям строго запрещалось. Только по делам, туда и обратно. И главное — следить, чтобы ни под каким предлогом за ворота не выходили Равиль и Сара.

— В лагере, как ты знаешь, постреливают, — объяснил он. — Я не хочу, чтобы кого-нибудь из них случайно или нарочно убили. Ты отвечаешь за их жизни.

Также на пожилого немца была возложена вся имеющаяся в доме мужская работа. Тот слушал, кивал в знак согласия, понимая, что ему крупно повезло, он попал к неплохому хозяину и в теплое место.

Следующей в кабинет вошла Эльза. Ее проступок перед нацистами состоял в том, что она длительное время укрывала в своем доме соседей — еврейскую семью, — прятала их в подвале. Когда все открылось, евреев тут же, у нее на глазах, расстреляли вместе со всеми детьми, а саму женщину этапировали в Освенцим.

— Только не вздумай прятать каких-нибудь посторонних евреев в моем доме, — со смехом сказал ей Стефан.

Он невольно восхитился ее мужеством. Ведь эту семью из шести человек надо было не только скрывать, но и кормить, где-то брать на всех продукты, стирать их вещи, потом сушить, а у них имелся и младенец. Как она умудрилась прятать их почти целый год, ему было непонятно. И евреи тоже хороши. Вместо того, чтобы вовремя уехать, сами погибли и подставили женщину, сделавшую им столько добра. А все потому, что многие до последнего часа цеплялись за свое добро и предприятия, не желая покидать обжитые края. Наивные, как дети. Все равно всех их убили, и все у них отобрали.

В целом, эта благородная женщина с добрым лицом отнеслась к нему спокойно и доброжелательно. Она сделала так, как подсказала ей совесть. Не каждый способен поступать согласно ее велению, тем более в военное время. Стефану показалось, что ей можно доверять. На Эльзу он возложил кухню и стирку белья, в общем, работу, привычную для любой женщины.

Потом зашел Равиль. Стефан пожирал его глазами с головы до ног. Красавчик, ничего не скажешь, губастенький и глазастенький. Правда, такой смешной, лысый, с оттопыренными ушами. Жаль, что волосы обрили. Парень стоял, скромно опустив глаза. Офицер знал, что все его мысли сейчас заняты разлукой со своей сестрой, об этом он и переживал, до немца ему не было никакого дела. Можно было представить, как близки были эти близнецы, которые, скорее всего, с самого рождения никогда не расставались.

Стефан поднялся и подошел к нему.

— Посмотри мне в глаза, — тихо сказал он.

Парень поднял удивленный взгляд. Зачем-то господину офицеру понадобились его глаза. Мужчина протянул руку и, затаив дыхание, скользнул пальцами по щеке юноши. Тот вздрогнул, как от удара током, и невольно сделал шаг назад.

— Стоять! — приказал офицер. — Слушай меня. Никогда не смей больше так делать, отстраняться от меня. Я твой хозяин и господин. Твоя жизнь да и, кстати, жизнь твоей сестры находятся всецело в моих руках. Если ты будешь вести себя хорошо, вам с сестрой будет неплохо. С этого дня когда я дома, ты будешь находиться постоянно при мне и беспрекословно выполнять все мои приказы, какими бы они ни были. Тебе понятно?

— Да, господин офицер, — чуть слышно произнес Равиль.

Ни черта ему было не понятно. Это Стефан понял по его потерянному выражению лица и бегающим глазам. Как объяснить? Лучше сказать без образных оборотов, а так, как есть.

— Тебя в детстве когда-нибудь пороли ремнем? — поинтересовался немец.

Тут уж Равиль сам, без приказа, поднял на него свой пораженный взгляд.

— Нет, господин офицер.

— А я буду. И спать ты будешь со мной в одной постели. Это если я в хорошем настроении, а если в плохом, то у кровати, на коврике, как пес.

Равиль молчал, не понимая, что это за злая шутка? Видимо, он ни на миг не допускал, что подобное могло происходить на самом деле.

— Я не шучу, — с некоторой досадой сказал Стефан.

Он видел, что ему не удалось нагнать на парня нужного страха. Юноша ему просто не поверил.

— Сегодня вечером, когда я приду со службы, мы этим и займемся. Приведешь себя в порядок, хорошо помоешься. Можешь идти.

Видно было, что это заласканный ребенок, не знавший в жизни ни горя, ни телесных наказаний, может быть, даже резкого или гневного тона, — так доверчиво он смотрел на офицера. Глядя ему вслед, Стефан невольно облизнулся. Лакомый кусочек, ничего не скажешь. Скорее бы вечер.

Следующей была Сара. Вот уж кто боялся его до ужаса. Возможно, здесь она уже натерпелась и видела смерть, иначе бы не тряслась, как осиновый лист. Стефан возложил на нее уборку в доме и все, чтобы связано с мытьем и грязью.