Стефан снисходительно кивнул. У Равиля значительно отлегло от души. На сегодня, похоже, сольное выступление закончено. Хорошо, что хоть не стал бить второй раз. Наверно, фашист замучился на службе, подписывая кипы смертных приговоров. Но ничего, ведь они еще лягут в постель, и придется терпеть пыхтение за своей спиной. Равиль быстро принес офицеру что требовалось, а потом ускользнул на кухню, где с наслаждением покурил, приоткрыв створку окна.
Угрозы немца отправить его в лагерный барак не на шутку растревожили душу юноши. Даже если Стефан сделал бы это в воспитательных целях только на пару дней, чтобы напугать, Равиль все равно не был уверен, что смог бы это вынести. К тому же, парня давно и не на шутку беспокоило присутствие в жизни офицера его секретаря, Маркуса Ротманса, которого тот регулярно потрахивал, в чем Равиль был абсолютно уверен. Незаменимых, как известно, нет. Если Стефан в нем разочаруется, наступит конец всему благополучию и для него, и для Ребекки, а в койке офицера будет царить этот белобрысый, похожий на крысу Ротманс.
Равиль пришел к выводу, что идея запереться в подвале была крайне неудачной. Стефан зациклен исключительно на себе и абсолютно не поддавался никакому влиянию или убеждению. Вернувшись в гостиную, Равиль попытался подсесть к нему на диван и взять за руку, но тот резко отдернул ладонь.
— Уйди, Равиль, от греха. Я очень и очень злой на тебя, ведь ни одного дня нормально не спал, пока ты сидел в подвале.
— Извините… — прошептал Равиль.
Он уныло поплелся в спальню, снял халат и обнаженный залез под одеяло. Потом вспомнил, что не намазал мазью синяки, но подняться не было сил. Он лежал в ожидании офицера. Жизнь казалась серой и беспросветной и, кроме смерти, похоже, ждать было нечего. Вскоре пришел Стефан, он раздевался в полной темноте.
— Кстати. Слышишь, Равиль? — примирительно заговорил он. — Я ведь перевел Ребекку на другую работу. Мне не нравилось, что она бегала по лагерю с тележкой, да и в том бараке, где они сортировали вещи, я обратил внимание на жуткие сквозняки. Теперь твоя сестра будет шить постельное белье для офицеров и работать в теплом помещении, сидя на стуле, что немаловажно. Правда, там требуют выполнение нормы, но, как мне сказали, сестра твоя очень хорошо справляется.
— Спасибо, господин офицер, — дрожащим голосом, страдальчески отозвался Равиль.
Стефан забрался к нему под одеяло, придвинулся и обнял юношу за плечи. На всякий случай Равиль жалобно всхлипнул.
— Что опять не так? — начал вновь раздражаться немец. — Прекрати уже страдать, давай мириться. Ну, сам посуди, не мог же я оставить твою выходку без последствий! Ты должен был быть наказан!
— Мне этого еще и мало, меня нужно бить гораздо чаще и сильнее, — горестно поддакнул ему Равиль.
— Отрок должен быть бит! — продолжал горячиться немец, но в голосе у него появились заискивающие и виноватые нотки. — Когда у юноши болит задница, у него в его голове прибавляется ума. Разве я не прав?
— Вы совершенно правы, господин офицер, я просто поражаюсь вашей мудрости. Только задница у меня болит постоянно и внутри, и снаружи, а вот ума почему-то до сих пор не прибавилось.
— Все, хватит, — шикнул на него Стефан. — Спи давай, не раздражай меня больше.
— Слушаюсь, господин офицер.
Стефан с чувством, весьма ощутимо врезал ему ладонью по многострадальному заду, и они наконец пристроились спать. Секса не было, и Равиль не знал, радоваться ему по этому поводу или огорчаться. А вдруг Стефан охладел к нему и действительно надумал отправить в лагерь? С этими печальными мыслями парень погрузился в тяжелый и беспокойный сон.
Проснулся он утром и в одиночестве. Итак, для минета хозяин его не разбудил. Не зная, как отнестись к данному факту, Равиль еще некоторое время нежился в кровати, а потом, ощутив зверский голод, быстро оделся и отправился на кухню, где съел целых две тарелки каши. Сердобольная Эльза подложила ему и маргарина, и даже ложечку джема из банки, который предназначался исключительно для Данко, но Равиль не стал протестовать — уж очень сегодня захотелось сладкого.
После этого он взял из запасов Стефана сразу две сигареты, решив с горя укуриться до смерти, и вышел во двор. С наступлением весны и теплой погоды Карл оборудовал для слуг в дровнике что-то вроде маленького уголка отдыха, смастерил скамейку и столик. Здесь можно было уединиться и предаться своим тяжким мыслям. В дровнике приятно пахло деревом, смолой, закрыв глаза можно было даже на миг представить, что ты на свободе, где-нибудь в лесу. Вот только птички не пели. Если и были слышны какие-то звуки, так это лай собак, гул моторов проезжающих мимо автомобилей, каркающие крики охранников и конвойных, а иногда и выстрелы, каждый из которых означал, что в этот момент оборвалась чья-то жизнь.