Читаем Голуби над куполами полностью

Закончив процесс, Пашка ринулся на крик товарища. Заскочил в открытую настежь дверь учебного класса, где еще полминуты назад что-то с грохотом упало на пол. Луч фонаря выхватил из тьмы черный квадрат выключателя, зажглись тусклые лампы дневного света, и перед глазами Павла предстала странная картина. Лялин недвижимо лежал на полу в обнимку с каким-то мужиком. Рядом с ними, спинами к двери, стояли еще два человека – мужик и баба. Оба были в защитных комбинезонах и противогазах. У бабы на руке была белая повязка с красным крестом, на ее плече болталась полевая сумка с такой же маркировкой. Медик, стало быть.

– Эй, ребятки! – окликнул он присутствующих.

Никто не шелохнулся. «Это – духи подземелья! Они охраняют свой бункер от чужаков! – промелькнуло в воспаленном мозгу. – Юрку уже укокошили. Теперь моя очередь». От страха Павел выронил фонарь. Брякнувшись о его валенок, тот отскочил на пол, но не разбился.

Едкий комок подкатил к горлу, заныла затянувшаяся рана, нестерпимо зачесался шрам на виске. «Господи, прости меня за жизнь мою непутевую, бестолково прожитую, – стал он мелко креститься на портрет Ленина, висящий над школьной доской. – Спаси и сохрани раба твоего Павла от привидений, демонов и злых духов».

Мужик, лежавший на Лялине, вдруг зашевелился. Ужас, холодный, как змея за пазухой, поднимался откуда-то из желудка, затопляя все тело Тетуха, парализуя конечности, провоцируя выброс феромонов, именуемых «запахом страха». Пашка читал о них в специальной литературе. Знал, что их выделение происходит на подсознательном уровне. Участки мозга, отвечающие за страх, становятся более активными и высвобождают его из организма вместе с химическими веществами. Отсюда и специфический запах «панического пота».

Но одно дело – теория, относящаяся к посторонним объектам, и совсем другое – практика, когда этот напуганный скунс – ты сам. Впервые в жизни мужчина слышал этот мерзкий запах от себя. И что интересно, его не было ни тогда, когда он услышал в суде свой первый приговор. Ни тогда, когда довелось очнуться в этом бетонном склепе. Ни тогда, когда вступал в единоборство с бандитами на верхней галерее. А сейчас этот запах был, и Павел себя за него ненавидел.

Незнакомец снова пошевелился. Тетух в ужасе замер, даже дышать перестал. Если б он мог сейчас дотянуться до куска мела, лежащего на краю школьной доски, то, подобно Хоме Бруту, очертил бы вокруг себя «магический круг».

– Че за фигня тут творится? – раздался вдруг голос Лялина, выбирающегося из-под мужика в комбинезоне. – Здорово ж я башкой навернулся об эти дрова, – махнул он рукой на древнюю деревянную парту с откидной крышкой.

– Ты жи… вой? – всхлипнул уже простившийся с жизнью Паштет. – Я уже думал, что привидения тебя убили…

Юрий стянул с головы мужика противогаз и громко расхохотался.

– Паш, это – манекены, ха-ха-ха-ха! Я сам очканул, приняв их за людей.

– Ма-не-ке-ны? – прошептал тот, и его истерический хохот заполнил все пространство бомбаря № 2.

Он подошел к «медсестре», снял с нее сначала противогаз, затем и комбинезон. Оценив нагую фигуру, резюмировал:

– Резиновая Зина – моя!

– Это почему? – притворно обиделся опер.

В этот день Паштет был великодушен.

– Ладно, будешь задействован в массовке, – и мужчины снова расхохотались.

Юрий с трудом протиснулся за парту и опустил крышку. Подобных «бронтозавров» он уже не застал. На таких сиживали его родители. Вот здесь, посередине, в круглой лунке, стояла чернильница, и, макая в нее перо, они царапали что-то в своих тетрадях. Потом были пипеточные чернильные ручки, затем поршневые, чуть позже – шариковые, дальше – гелевые. А сейчас вообще никто не пишет, давят кнопки клавиатуры. И всем плевать, какой у тебя почерк. Как далеко ушел прогресс…

Лялин завертел головой, изучая помещение. Кроме парт и доски, в классе был учительский стол, стеллажи с муляжами человеческих органов и учебниками по гражданской обороне. На стенах висели многочисленные таблицы и наглядные пособия.

– А это че за шняга? – схватил Паштет с полки какие-то цветные формочки.

– Походу, набор накладных «ранений» для отработки навыков оказания первой помощи.

– А давай пуганем мужиков, – загорелись озорством глаза мужчины. – Пришпандорим все это мне на рыльняк. С трагическим выражением лица, типа, «Пашка – все», ты заносишь меня в рабочку и бросаешь на мешки с мукой.

Хочу услышать «надгробные» речи своих сожителей. Ну, с батюшкой мне все заранее известно: «он прочтет мне модный, очень популярный В нашей синагоге отходняк», – пропел он голосом Александра Розенбаума, – а вот бульбаш с Мажоркой имеют шанс проявить себя с положительной стороны. Потом я, конечно, воскресну и накажу тех, кто хреново скорбел.

– Ерунду городишь, – отмахнулся Юрий от балабола.

– Ну, а че? Если хочешь узнать, как к тебе относятся, умри!

– Заигрывать со смертью опасно. За это можно поплатиться.

Пашка вмиг вспомнил зловонное дыхание Нияза, яркую вспышку выстрела, острую боль в бедре, свою пикировку с верхней галереи и окончательно понял, что не готов снять ксерокопию с той жуткой ночи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза