Закончив процесс, Пашка ринулся на крик товарища. Заскочил в открытую настежь дверь учебного класса, где еще полминуты назад что-то с грохотом упало на пол. Луч фонаря выхватил из тьмы черный квадрат выключателя, зажглись тусклые лампы дневного света, и перед глазами Павла предстала странная картина. Лялин недвижимо лежал на полу в обнимку с каким-то мужиком. Рядом с ними, спинами к двери, стояли еще два человека – мужик и баба. Оба были в защитных комбинезонах и противогазах. У бабы на руке была белая повязка с красным крестом, на ее плече болталась полевая сумка с такой же маркировкой. Медик, стало быть.
– Эй, ребятки! – окликнул он присутствующих.
Никто не шелохнулся. «Это – духи подземелья! Они охраняют свой бункер от чужаков! – промелькнуло в воспаленном мозгу. – Юрку уже укокошили. Теперь моя очередь». От страха Павел выронил фонарь. Брякнувшись о его валенок, тот отскочил на пол, но не разбился.
Едкий комок подкатил к горлу, заныла затянувшаяся рана, нестерпимо зачесался шрам на виске. «Господи, прости меня за жизнь мою непутевую, бестолково прожитую, – стал он мелко креститься на портрет Ленина, висящий над школьной доской. – Спаси и сохрани раба твоего Павла от привидений, демонов и злых духов».
Мужик, лежавший на Лялине, вдруг зашевелился. Ужас, холодный, как змея за пазухой, поднимался откуда-то из желудка, затопляя все тело Тетуха, парализуя конечности, провоцируя выброс феромонов, именуемых «запахом страха». Пашка читал о них в специальной литературе. Знал, что их выделение происходит на подсознательном уровне. Участки мозга, отвечающие за страх, становятся более активными и высвобождают его из организма вместе с химическими веществами. Отсюда и специфический запах «панического пота».
Но одно дело – теория, относящаяся к посторонним объектам, и совсем другое – практика, когда этот напуганный скунс – ты сам. Впервые в жизни мужчина слышал этот мерзкий запах
Незнакомец снова пошевелился. Тетух в ужасе замер, даже дышать перестал. Если б он мог сейчас дотянуться до куска мела, лежащего на краю школьной доски, то, подобно Хоме Бруту, очертил бы вокруг себя «магический круг».
– Че за фигня тут творится? – раздался вдруг голос Лялина, выбирающегося из-под мужика в комбинезоне. – Здорово ж я башкой навернулся об эти дрова, – махнул он рукой на древнюю деревянную парту с откидной крышкой.
– Ты жи… вой? – всхлипнул уже простившийся с жизнью Паштет. – Я уже думал, что привидения тебя убили…
Юрий стянул с головы мужика противогаз и громко расхохотался.
– Паш, это – манекены, ха-ха-ха-ха! Я сам очканул, приняв их за людей.
– Ма-не-ке-ны? – прошептал тот, и его истерический хохот заполнил все пространство бомбаря № 2.
Он подошел к «медсестре», снял с нее сначала противогаз, затем и комбинезон. Оценив нагую фигуру, резюмировал:
– Резиновая Зина – моя!
– Это почему? – притворно обиделся опер.
В этот день Паштет был великодушен.
– Ладно, будешь задействован в массовке, – и мужчины снова расхохотались.
Юрий с трудом протиснулся за парту и опустил крышку. Подобных «бронтозавров» он уже не застал. На таких сиживали его родители. Вот здесь, посередине, в круглой лунке, стояла чернильница, и, макая в нее перо, они царапали что-то в своих тетрадях. Потом были пипеточные чернильные ручки, затем поршневые, чуть позже – шариковые, дальше – гелевые. А сейчас вообще никто не пишет, давят кнопки клавиатуры. И всем плевать, какой у тебя почерк. Как далеко ушел прогресс…
Лялин завертел головой, изучая помещение. Кроме парт и доски, в классе был учительский стол, стеллажи с муляжами человеческих органов и учебниками по гражданской обороне. На стенах висели многочисленные таблицы и наглядные пособия.
– А это че за шняга? – схватил Паштет с полки какие-то цветные формочки.
– Походу, набор накладных «ранений» для отработки навыков оказания первой помощи.
– А давай пуганем мужиков, – загорелись озорством глаза мужчины. – Пришпандорим все это мне на рыльняк. С трагическим выражением лица, типа, «Пашка – все», ты заносишь меня в рабочку и бросаешь на мешки с мукой.
Хочу услышать «надгробные» речи своих сожителей. Ну, с батюшкой мне все заранее известно: «он прочтет мне модный, очень популярный В нашей синагоге отходняк», – пропел он голосом Александра Розенбаума, – а вот бульбаш с Мажоркой имеют шанс проявить себя с положительной стороны. Потом я, конечно, воскресну и накажу тех, кто хреново скорбел.
– Ерунду городишь, – отмахнулся Юрий от балабола.
– Ну, а че? Если хочешь узнать, как к тебе относятся, умри!
– Заигрывать со смертью опасно. За это можно поплатиться.
Пашка вмиг вспомнил зловонное дыхание Нияза, яркую вспышку выстрела, острую боль в бедре, свою пикировку с верхней галереи и окончательно понял, что не готов снять ксерокопию с той жуткой ночи.