Читаем Голуби над куполами полностью

До нашествия на Москву азиатских гастарбайтеров Лялин был уверен, что у таджиков – узкие глаза, приплюснутый нос, плоская, будто раскатанная скалкой, физиономия. Глядя на Джамшеда, он убедился, что это не так. Выразительные, широко распахнутые глаза, высокие скулы, аккуратный прямой нос, средний по смуглости цвет кожи делали его похожим на Антонио Бандераса. «Этот вполне может продержаться парочку лет без особого ущерба для психики, – подумал Юрий. – Его нынешняя жизнь мало чем отличается от жизни прежней. К тому же, парень осторожен, по-восточному хитер, умеет сливаться с окружающей средой. За него можно не волноваться».

Русич беспокойства у опера совсем не вызывал. Несмотря на длительное пребывание в рабстве, монах продолжает вести привычный для него образ жизни: рано просыпается, мало ест, много работает, без конца молится, напутствует паству. Выглядит он, конечно, не очень: нездоровая худоба, запавшие носогубки, прореженные авитаминозом зубы, серо-белая кожа, зато глаза… с живым блеском, совершенно спокойные, отражающие уверенность в завтрашнем дне. Он не истерит, не паникует, не впадает в уныние. Воспринимает свое положение как испытание и абсолютно уверен, что, в конце концов, будет спасен своей божественной «крышей». Как говорят буддисты, нашел свой Дзен и умиротворился. «Мне бы так, – мысленно позавидовал опер отцу Георгию, – а то засело внутри тоскливое состояние безысходности и не дает покоя ни днем, ни ночью».

Уткнувшись взглядом в яркое пятно каски со светящейся внутри лампочкой, Лялин искал ответ на вопрос: когда ж он умудрился так нагрешить, что вынужден мотать срок, как обычный уголовник. Вроде ж, все делал по уму, по совести. Взяток не брал, барыг не крышевал, наркоту уркаганам не подбрасывал. Прессовал только особо упоротых, коим самое место в каком-нибудь забытом богом Едренефеневе, в цехе по пошиву брезентовых рукавиц.

Впервые в жизни Юрий радовался тому, что нет у него ни родителей, ни жены, ни детей, что никого не травмировало его исчезновение. Разве только Спинозу, снова оставшегося в одиночестве. Дааа, не везет псу с хозяевами, хронически не везет. Видать, тоже несет наказание за грехи, совершенные в прошлой жизни.

Юрию овчарка досталась в наследство от попавшего в тюрьму коллеги, а тому – от погибшего в автокатастрофе друга. Первую травму Спиноза пережил с трудом – сидел на груди покойного и выл, никого к нему не подпуская. В день похорон исчез, а потом сам пришел на кладбище. Долго искал могилу хозяина и, что интересно, нашел. Лег на нее и лежал всю ночь. Утром убежал искать пропитание, а ближе к вечеру снова был на посту. Так продолжалось около месяца, пока Сашке Уфимцеву, коллеге Лялина, не удалось заманить пса сначала к себе в машину, а затем и домой. И только Спиноза прижился у старлея, как – новая трагедия – Сашка попал в тюрьму за убийство жены.

Та была редкой оторвой: курила, как исландский вулкан Эйяфьядлайекюдль, здорово выпивала, была слаба на передок. Руки и шея дамочки были в татуировках, полбашки сбрито, в брови и губе – металлические кольца. Когда их новорожденный сын во время кормежки видел маму, орал от ужаса так, что чуть грыжу не выкричал. Пришлось бабке с дедкой везти мальца к знахарке, выкатывать испуг яйцом. Как Уфимцев мог ее выбрать, для всех было загадкой. Если Тоньку пожиже развести, ее хватило бы на весь город. Часто она не ночевала дома, оставляя ребенка одного. Сашка искал ее по району и иногда находил, пьяную, обкуренную, агрессивную.

В ту роковую ночь он возвращался домой через парк и вдруг на скамейке, у кустов, увидел свою благоверную. Тонька сидела на коленях у лица глубоко неславянской наружности, потягивая из бутылки очередной «антидепрессант». В голове у Сашки что-то щелкнуло, он выхватил из кобуры пистолет и направил его на незнакомца. Вскочив на ноги, тот рванул прочь по парковой дорожке. Уфимцев выстрелил ему в спину. Промахнулся. Мужчина поддал жару и по-заячьи начал прыгать из стороны в сторону. Глядя, как скачет ее хахаль, Тонька зашлась в истерическом смехе. Хохотала так, что аж присела. Сашку охватило бешенство. Он развернулся и выстрелил ей прямо в лицо. Женщина упала, но опер продолжал палить в нее до тех пор, пока не закончились патроны. Когда понял, что натворил, вызвал на место происшествия своих же ребят, с которыми только что брал банду налетчиков. Суд учел смягчающие обстоятельства: состояние аффекта, связанное с длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей на почве аморального поведения потерпевшей, наличие несовершеннолетнего ребенка, характеристику с места работы и отправил Уфимцева на три года в специальную «ментовскую» зону. Малыша забрали Ленкины родители, как ни странно, приличные люди. Спиноза же не вписался в интерьер их малогабаритного жилища и был отправлен в собачий питомник, где его и нашел Лялин по Сашкиной просьбе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза