Голуби над куполами

– Родаки никогда меня не понимали, не вникали в мои потребности, не заглядывали в душу. Были где-то рядом, но двигались параллельно, не пересекаясь со мной. Как рельсы. Были не родителями, а «кошельками на ножках». Я им: «Хочу быть художником», в ответ: «Это – не профессия, а завуалированный вид безделья». И так во всем. Постоянное унижение человеческого достоинства, ограничение свободы личности и творческой инициативы. Занимаюсь я не тем, чем следует. Друзья у меня не такие, как надо. Сам я – позор семьи, компрометирующий ТАКОГО отца. Да, папашка мой многого добился, занимается благотворительностью, мелькает на экране телевизора. Но в жизни он – обычный тиран. Сначала у мамашки моей кровь пил, теперь дрессирует мачеху, силиконовую дуру с однобитным мышлением. С работы домой приезжает на нервах и начинает срываться на домашних и прислуге. Может зарядить в башку пепельницей или телефоном. Мачеха боится ему слово поперек сказать, а я бунтую. Знаете, какое животное нельзя накормить ничем, кроме того, что оно ест в природе? Лягушку! Так вот, я – лягушка. Меня невозможно заставить делать то, чего я не хочу. Я плыву по течению жизни, и оно выносит меня в правильное место.

Когда отец начинает быковать, я сливаюсь из имения в город. У нас в Хамовниках квартира есть на сто квадратов.

– А где у вас имение? – завистливо поинтересовался Бурак.

– В Подмосковье, на Дмитровском шоссе.

– Большой домишко-то?

– Поместье занимает полгектара. Чего там только нет! Прямой выход к воде, причал, где швартуется папашкин катер, большой гараж на несколько машин, бассейн с тренажерным залом, дом для гостей, теннисный корт, зона барбекю, отдельный дом для охраны и прислуги, спа-комплекс с сауной. Но самый главный прикол – бункер. После истерии 2012 года, когда все ожидали конца света, наши соседи по коттеджному поселку начали строить бункера. Отец тоже поддался этому модному веянию. В конец света он, конечно, не верил, но для защиты от задымления во время пожаров сделал за десять лямов небольшой подземный бункер. Папахен использует его для бытовых целей. У него там – винотека, бильярдная и корт для сквоша.

– Что же ты смылся из такого-то рая? – не мог взять в толк Паштет.

– Я не смылся. Меня отправили в Европу, чтоб «из Германии туманной привез учености плоды». Отец решил, что я – его инвестиционный проект, и мне необходимо «толковое образование». Купил мне квартиру в Кельне, загнал меня в тамошний уник. Но я-то знаю: не обо мне он парится – готовит запасной аэродром, если здесь его возьмут за задницу.

– Кто? – выкрикнули мужчины хором.

– Да кто угодно: бандиты, бизнес-партнеры, государство, которое, как известно, не терпит конкуренции. У него есть домишко в Черногории, но недвижимость в Германии для получения гражданства – аргумент более весомый.

– Все пральна, – оживился Паштет, скармливая Злыдню остатки хлеба. – Я бы и сам от такой перспективы не отказался. А ты, я погляжу, все харчами перебираешь.

– Да нет, Дойчландия, на самом деле, классная. Просто жить среди немцев – тоска. Никакой движухи, никакого экшна. Там даже матушка моя мается от сплина. Некому ей наряды свои демонстрировать – ни тебе сплетен, ни интриг, ни светских тусовок с обязательным появлением на страницах глянца: «Такая-то была с супругом, одетым в …». Отчим-немец – вообще мертвяк. Вкалывает круглосуточно, в выходные – церковь и бильярдный клуб. Я к ним стараюсь пореже заглядывать. Все равно нет взаимопонимания. Полный контакт у меня только с моей девушкой Эфой.

Белорус отхлебнул из кружки большой глоток чая.

– А что это у нее за имя такое зверское?

– Почему зверское? – удивился Мажор. – Библейское. Немцы так произносят наше «Ева».

– Вон оно что… – протянул Пашка. – А ты ее, в самом деле, любишь? Уж очень она страшненькая. Мы ее фото в твоем телефоне видели.

Алтунин напрягся. Он с детства терпеть не мог, когда его вещи трогали посторонние.

– Она не страшная, – насупился парень. – Эфа естественная. Ничего из себя не строит, не притворяется, не стремится быть той, кем на самом деле не является. Я уже давно не ведусь на рублевских див с силиконовыми мячами вместо груди. У них – все искусственное: загар, зубы, ресницы, волосы, ногти. Брови у всех, как у Джамшеда. О губах я вообще молчу: не девчонки, а мультяшные персонажи. И главное – все на одно лицо, как клоны. На них противно смотреть. К тому же, им нечего предложить миру, кроме своего «дакфейса».

– Дак… чего? – поинтересовался монах.

Юноша тяжело вздохнул. Общаться с «дедами» без переводчика было совсем непросто.

– Ну, губы такие… уточкой. На фотах у дур в соцсетях.

– А что предлагает миру твоя зазноба? – сделал наивные глаза Паштет.

Мажор немного задумался.

– Эфа – очень интересный человек. Она не ест мяса. Исповедует буддизм. Увлекается энергетическими тренингами. Занимается йогой, Ей абсолютно пофигу, кто и что о ней думает. Это такая… саморегулирующаяся система. Рядом с ней обретаешь внутренний покой и становишься свободным.

– И где ж ты ее откопал? – «позавидовал» чужому счастью Бурак.