Бурак на вопрос отреагировал не сразу. Он любовно грел в руках свою кружку с водкой, напряженно прислушиваясь к звукам, доносящимся в комнату отдыха с рабочки. Статус «интеллигента» не позволял ему вылакать свою водку до первых разрывов салюта.
– Я? – встрепенулся белорус. – Так это… Короля Лира хочу сыграть, но главное – погулять на свадьбе дочери. Она уже в том возрасте, что не сегодня-завтра пойдет под венец. Хочу, чтоб на фото, сделанном на ступеньках ратуши, рядом с ней стоял не толстый пшек, ее отчим, а я – в смокинге, с бабочкой на кадыке и букетом белых роз. Хочу подарить ей автомобиль, а лучше – собственный дом с лужайкой, на которой будут резвиться мои внуки. Дожить бы…
«Бабах! Бабабах! Бабах!» – заглушил его слова грохот салюта. Белорус поднял вверх свою кружку:
– Вздрогнули, ребята! За всех военных и за свободу пленных!
– За сбычу наших мечт! – растянул Тетух губы в пьяной улыбке.
Фейерверк длился минут пятнадцать. Трус Обама все это время не вылезал из-под стола – в укрытии оно спокойнее. Опять же есть полезные находки: куриные косточки, кусочки пахнущей говядиной картошечки, оболочка от конской колбаски. И Злыдня под столом нет – он на плече у хозяина. Сидит там, как барин, ждет, когда Пашка поднесет к своему рту кусочек снеди. Тогда он приподнимается на задних лапах и протягивает вперед морду с приоткрытым ртом, что означает: «Дай!».
– Переходим к культурной программе! – торжественно объявил Бурак. – Каждый из нас подготовил какой-то номер. Самое лучшее выступление будет отмечено… званием народного артиста нашего бункера и…, – он вопросительно посмотрел на Лялина.
– … освобождением от трудовой повинности на завтрашний день, – продолжил опер, знающий, что выходной первого января будет у всего коллектива.
– Первым выступает… – бульбаш обвел присутствующих хитрым взглядом, – заслуженный артист Беларуси Иван Бурак. «Письмо Деду Морозу». Исполняется впервые. Мужчина вытащил из-под елки ватную фигуру хозяина праздника, поставил ее на стол и, обращаясь к ней, начал:
Все хохотали, как буйнопомешанные, особенно Лялин, вычленивший в «художественном» произведении свою любимую прибаутку и радостно повторявший: «Япона мать! Япона мать!».
– Следующим номером нашей программы, – заливался соловьем Иван, – будет песня в исполнении капитана нашей подледной водки…
– Оговорочка по Фрейду, – погрозил ему пальцем Паштет.
– Прошу прощения, – приложил тот руки к груди. – … кэпа нашей подводной лодки капитана Лялина. Итак, «Кризисный вальс», пародия на известный всем «Диалог у новогодней елки».
В отличие от Паштета, Лялин музыкальным слухом не обладал, а потому хрипел, сипел и кое-где давал петуха. Самое интересное, что этого никто не заметил. Трезвых за столом было только двое – Мажор и Джамшед, но они никогда не слышали вальс из фильма «Москва слезам не верит», да и самого фильма не видели.
– Что же за всем этим будет?
– А будет шандец.
– Будет шандец, вы считаете?
– Да, я считаю.
Я ведь с утра Интернет и газеты читаю, ящик смотрю, да и чувствую сам наконец.
– Что же из этого следует?
– Да не вопрос!
И не такое – вы вспомните – переживали.
– Вы полагаете, надо стреляться едва ли?
– Я полагаю, что надо забить на психоз.
– Шедевр! – зааплодировал Русич, налившийся яркой бордовой краской. – Предлагаю последнюю строчку сделать нашим девизом. Присутствующие его поддержали. Самым важным для них сейчас было сохранение боевого духа.
Когда пришла очередь выступать Джамшеду, тот вдруг начал раздеваться. Заинтригованные мужчины взирали на этот стриптиз в недоумении. И только батюшка двоящейся ложкой продолжал вылавливать лук в блюде с остатками тушеных кабачков.